Сибирские огни, 2008, № 7

Всеобщая ночь приближалась к садам. «Вот смерть», — не сказал, а подумал Адам. И только подумал, едва произнёс, Над Авелем Каин топор свой занёс. (с. 45) Интересно, как Липкин гениально про­ сто показывает, что смерть не является тво­ рением Бога. Адам дал имена всему сотворен­ ному. Смерти ещё не было, но было уже гре­ хопадение (дети у Адама и Евы родились уже после изгнания из Рая). Смерть — это «тво­ рение» человека, так как она следствие грехо­ падения, а грехопадение — следствие чело­ веческого своеволия. В стихотворении Адам через метафору «ночь — смерть», ставшую возможной именно после грехопадения, де­ лает смерть реальной. Таким образом, зло, царящее в мире: смерть, убийство, страдание — дело рук (мыслей, слов) самого человека. Реальный поэт, Семён Липкин, погружённый в ад войны, не только не возлагает ответ­ ственность за царящее зло на Бога, не только не ропщет на Него за то, что допустил это зло, но... открывает Его, встречает Его, заключа­ ет с Ним договор, как ветхозаветный праотец и пророк: Если в воздухе пахло землёю, Или рвался снаряд в вышине, Договор между Богом и мною Открывался мне в дымном огне. (с. 60) Встретить Бога в разрыве снаряда дано избранным. Но более странным, парадоксаль­ ным выглядит явление Бога в «пламени газо- вен», которое мы видим в стихотворении «Моисей»: Тропою концентрационной, Где ночь бессонна, как тюрьма, Трубой канализационной, Среди помоев и дерьма, По всем немецким и советским, И польским и иным путям, По всем печам, по всем мертвецким, По всем страстям, по всем смертям, Я шёл. И грозен и духовен Впервые Бог открылся мне, Пылая пламенем газовен В неопалимой купине. (с. 158-159) Что удивительно в этом стихотворении? Как правило, события современности пове­ ряются библейским откровением. Липкин делает обратное. Ужаснейшую реальность, утратившую даже намёк на какую-либо спра­ ведливость — пламя газовых печей Освен­ цима и Дахау — поэт накладывает на куст неопалимой купины. Пророческий взор Мо­ исея видит то, что происходит в XX веке. Все­ вышний, открываясь ему, открывает и это страшное откровение. Вернее сказать, Бог от­ крывается в пламени предельного страдания. Здесь премудрость, ведущая уже не к ветхоза­ ветному, а к новозаветному Благовестию, но об этом чуть позже. Итак, знать, более того, переживать страшное страдание и не отвергнуть Бога, не похулить Его — вот о чём свидетельствуют стихи Липкина. Свидетельство это сродни свидетельству праведного Иова. Причём ли­ рический герой Липкина — это Иов уже не стенающий, не задающий вопросов Богу: «За что?!», а Иов, смолкнувший перед глаголами Творца. Смысл страданий раскрывается. Ар­ хиепископ Сан-Францисский Иоанн (Шахов­ ской) так писал о смысле страданий Иова: «...Господь усыновляет человека и причис­ ляет его к Своему крестному пути правды в ветхом мире, и, страдая за рабов Своих, стра­ дает в сынах, распространяет пределы Свое­ го Страждущего Богочеловеческого Тела на тела всех сынов Своих и страдания Богоче­ ловеческой Души Своей на их души. Так рож­ дается новый мир. Это великая тайна строи­ тельства Церкви, Нового Мира на крови Аг­ нца и агнцев / . . . /И потому нет на земле выс­ шей красоты, чем страдание правды, нет боль­ шего сияния, чем сияние безвинного страда­ ния» (Архиепископ Сан-Францисский Иоанн (Шаховской). Тайна Иова. О страдании // Из­ бранное. В 2-х т.т., т. 2, с. 269). Разве не об этом же говорится и в стихотворении Лип­ кина «Иов»? Живу в начале гнева Твоего, Зерно труда и сева Твоего. Болезный агнец хлева Твоего, Я слышу громы гнева Твоего. Я, агнец, пил из блюдца Твоего Вино и солнце Уца моего. Зачем же до Завета Твоего Лишён я капли света Твоего? Лежу в тени чертога Твоего, В проказе у порога Твоего. Мой вздох предвестник хлеба моего, Но плач исходит с неба Твоего. (с. 339) Сам поэт, конечно, далёк от того, чтобы считать себя праведным, подобным Иову, но осмысление страданий происходит в этом 174