Сибирские огни, 2008, № 7

непростая задача освоения основного прин­ ципа романного повествования — «принци­ па углубления во внутреннюю жизнь» (Т. Манн). Этот процесс в качестве сквозной ли­ нии наглядно прослеживается в бурятском романе на ранних его этапах. Новым же этапом в развитии жанра ста­ ли романы Ж. Балданжабона, Ц-Ж. Жимбие- ва, П. Малакшинова. Повседневная, будничная жизнь простых скотоводов благодаря достиг­ нутому художественному мастерству приобре­ ла полновесность и самодостаточность, осо­ бую поэтичность и притягательность. Образы природы, родной степи, животных, труд степ­ няка вписаны в историческую, культурную жизнь нации. Как верно говорилось в одном из исследований о романе Ц-Ж. Жимбиева «Степ­ ные дороги», его автору уцалось с удивитель­ ной органикой и поэтической силой воплотить «свое чувство национального в такую нацио­ нально значимую форму, как миф или, точнее, мифороман»1. Но настоящей мифопоэтической силы в духе «магического реализма» латиноа­ мериканского романа бурятская литература до­ стигла в других романах Ц-Ж. Жимбиева, во­ шедших в рецензируемую антологию, — «Те­ чение» и «Год огненной змеи». Вот где писа­ тель «дал волю мифопоэтическому вдохнове­ нию, излил вызревшие в нем мифопоэтичес­ кие медитации, образы родной степи, народ­ ной жизни, впечатления детства»2, вот где со­ зданная писателем уникальная поэтика про­ сматривается в мотиве сотворения мифа. Пронзительной силы воздействия дос­ тигают и такие романы, как «Похищенное сча­ стье» Д. Батожабая, «Аларь-гол» П. Малакши­ нова, где горькая жизнь, бедный быт одной бурятской семьи не только не закрывают кра­ соты человеческих отношений, но открыты универсальному и экзистенциальному осмыс­ лению жизни. И добиваются писатели этого благодаря тому, что индивидуализация каж­ дого героя, универсальная ценность каждого эпизода приобретают равнозначность с экзи­ стенциальной проблематикой. Вот почему описание может достичь самого предельно­ го обобщения: «Однотонна и тягуча мелодия хура, рожденная степью и звучащая, как один из голосов степи, но трогает она душу бурята, рассказывая о мимолетном счастье, которое редко кто находит, да и то ненадолго, чтобы тут же потерять снова» («Аларь-гол» П. Ма­ лакшинова). Приближением и ключом к романному мышлению становится освоение на первых порах темы любви, не случайно в первых бу­ рятских романах герои приходят к идее необ­ 1 Скрынникова Т.Д., Бзтомункуев С.Д., Варнавс- кий П.К. Бурятская этничность в контексте социокуль­ турной модернизации (советский период). — Улан-Удэ, 2004. С. 187. 2 Там же. ходимости революционной борьбы, к мыс­ ли о социальном протесте через личный опыт, отстаивая свою любовь. Такова сюжетная кан­ ва истории жизни и Цыремпила из романа «На утренней заре» Х.Намсараева, и Дылгера из романа Ж. Тумунова «Степь проснулась», и Мархаса из «Поющих стрел» А. Бальбурова, и Аламжи из «Похищенного счастья» Д. Ба­ тожабая. В самой истории любви, начиная с ее возникновения прослеживается отстаива­ ние прав личности на свободный выбор сво­ ей собственной судьбы. Сам характер любви по взаимному согласию и притяжению душ — в чем-то спор с закосневающими тради­ циями и нормами семейного права у бурят, когда браки заключались по сговору родите­ лей. Конечно, обычай «обмена поясами» имел в национальной традиции глубокий смысл, т.к. символизировал стремление отцов детей к объединению родов и их дальнейшему ук­ реплению. Но защита права личности на свой выбор в любви обозначила своеобразную «ре­ волюцию» в сознании, а, может быть, ее мож­ но назвать и «большой революцией» в лите­ ратурном развитии от эпических форм к ро­ ману. Примечательно, что спор традиционно­ го бурятского, восточного по своей природе сознания и мышления новой эпохи своеоб­ разно воплотился в трактовке женских об­ разов первых бурятских романов. Сэсэгма («Степь проснулась») и Должид («На утрен­ ней заре») представляют собой тип актив­ ной, смелой и решительной, деятельной жен­ щины, созвучный новой эпохе (хотя истоки его можно усмотреть и в архаических плас­ тах национального фольклора); они идут про­ тив воли своих родителей, решают свою судьбу, и, в конце концов, обретают счастье. Другой же женский тип также восходит к традиции — это нежный, ласковый образ красавицы и мастерицы, со смирением при­ нимающей свою участь и судьбу — таковы Мани («Поющие стрелы») и Жалма («Похи­ щенное счастье»), история их жизни и люб­ ви в конечном итоге складывается драматич­ но и трагично. В образе главных героев этих романов исследователи усматривают «эстетику бога­ тырства», хотя для истинно романного содер­ жания больший смысл имеет изображение этапов эволюции, а значит, динамика внут­ ренней жизни. Но, хотя судьбы героев инди­ видуализированы (так, уже в «Поющих стре­ лах» А. Бальбурова в образе Мархаса четко выявляются черты романтической личности — его одиночество и отверженность), все же специфика восточной ментальности сказалась на характере героя бурятского романа. Так, в личности Аламжи («Похищенное счастье» Д. Батожабая) важна, прежде всего, как и в дру­ гих бурятских романах, динамика внешних изменений (преодоление огромных про­ 161 11 Заказ № 25