Сибирские огни, 2008, № 7

рукописи, все неопубликованное из ящиков стола, несколько книг и журналов с на- * печатанными стихотворениями Васильева, все фотографии, письма. Перерыв все, ушли. Оставшись одна в комнате, я опустилась на стул, бессмысленно глядя на раз- 4 бросанные по комнате вещи. На другой день пошла в МУР узнать, где находится £2 Васильев и по каким обстоятельствам он задержан. Начались мои бесконечные хож- О дения по соответствующим учреждениям, прокуратурам, разным справочным ^ бюро, всюду, где я могла бы узнать о судьбе Васильева. Идешь из одного подъезда ^ в другой, длинные лабиринты коридоров, в которых притаилось тяжелое, запуган- д ное горе осиротевших женщин и детей. Ждешь часами. В кабинетах тебя встреча- ^ ют наглые улыбающиеся лица и неверные сведения. Направляют из одного здания 5 в другое. Сколько оскорблений приходилось выслушивать самой и видеть и слы- t j шать, как оскорбляют других. И так изо дня в день, неделя за неделей. Однажды мне ^ посоветовала какая-то женщина ездить по тюрьмам и пробовать делать передачу: U «Где примут — там ваш муж». ей Через четыре месяца я нашла его в Лефортовской тюрьме — там у меня приняли 05 передачу в размере пятидесяти рублей. Это было 15 июня 1937 года. Сказали, что следу- j ющая передача будет 16 июля. Я приехала в назначенный день. Дежурный сказал, что ^ заключенный выбыл вчера, куда — неизвестно. Я сразу поехала на Кузнецкий мост, 24, c t где находилась прокуратура. Там давали сведения о тех, у кого следствие было законче- * но. На мой вопрос ответили: «Десять лет дальних лагерей без права переписки». Много позже я узнала, что это был шифр расстрела, но тогда я этого не знала». Это был удар по всей семье. Родственники почти перестали встречаться, боялись * навлечь друг на друга еще большую беду. Состояние духа у всех было подавленное. Выхода не видел никто. Единственное, что Елену отвлекало от мрачных мыслей — к работа в физическом кабинете техникума. А вечером опять те же мысли о безысходно- <? сти. Все стало серым и тусклым. Жизнь потеряла смысл. g В 80-е годы в одном из разговоров с Г.А. Тюриным И.М. Гронский рассказал: Д «После ареста Павла Васильева я дважды звонил из дома по вертушке — кремлевской 2 связи, Ежову. Я ничего не добился. Мы с ним поругались. Затем я позвонил Молотову, и Калинину, Микояну. Все мы говорили со Сталиным. Сталин уперся и заявил всем нам, < что Павел Васильев связан с «правыми», что он виноват и его арестовали правильно. 5 Были арестованы лидеры правой оппозиции — Н.И. Бухарин, А.И. Рыков и другие. Р Литераторы выступили с письмом, подготовленным Л.З. Мехлисом, в котором они щ требовали смертной казни для Бухарина и других. Это письмо отказались подписать ^ два человека — Б.Л. Пастернак и П.Н. Васильев. Письмо было напечатано в «Правде». Повторяю, организатором этого выступления являлся Мехлис. Он вызывал в редак­ цию «Правды» писателей и настаивал на том, чтобы они дали свои подписи под пись­ мом, которое он состряпал. Писатели, боясь за свою жизнь, подписывали. Обвинять их в этом сейчас едва ли следует, потому что боязнь охватила, буквально, все общество. Пастернак и Васильев отказались подписать это письмо. И это послужило од­ ним из оснований для ареста и затем уничтожения Павла Васильева. Якобы, буха- ринцы завербовали Павла и поручили ему убить Сталина. Поэтому ему приписали террор, а террор имел санкцию — расстрел, и его расстреляли. Когда меня арестова­ ли 1 июля 1938 года, я сидел на правах задержанного, у меня еще не было ордера на арест. (Ордер на арест дали через два с половиной месяца! — С.Г.). Первым моим следователем был Шулешов. Он спрашивает о Павле Васильеве: «Поддерживал Ва­ сильева!? Выдвигал, поощрял, печатал!». Я говорю — пишите протокол: «Я Павла Васильева поддерживал, выдвигал, опекал всячески, больше того — он жил у меня дома на правах члена семьи». Пишите в протокол, я этот протокол подпишу без звука. Пройдет 10-20 лет, вам придется краснеть, а я тогда с гордостью могу сослаться на протокол допроса. И больше он к Павлу Васильеву на допросах не возвращался. Шулешов порвал протокол. Он же допрашивал и Павла. Я его спросил: «Что с Пав­ лом?». Он сказал: «Дали десять лет. Он в лагере. Жив». Он мне сказал неправду. Говорили, что Павел у Илюшенко писал стихи на допросах. Неверно. Я проверил это. Проверил, когда вышел из заключения — виделся с начальником отделения Мар­ ком Наумовичем Матусовым. Спросил его — «Было ли это?». «Не могло быть потому, что Илюшенко был арестован сам и потом направлен в Норильск, а допрашивал Павла Николай Иванович Шулешов и кто-то еще». Матусов сказал мне, что Павел был расстрелян. Я просил Матусова дать мне адрес Шулешова, хотел узнать о Павле. Матусов сказал, что Шулешов сошел с ума.