Сибирские огни, 2008, № 7
СЕРГЕИ СТРЕЛЬЦОВ Ж ФИЛИПП В БЕДЕ — Что ты себе позволяешь? — воскликнул Алексей и дернул руль вправо. Машина вильнула и ушла в правый ряд. — Нет, ты влюбился, кретин, -— Филипп чуть не въехал в дальнобойщика. — Чтоб тебе... — пролепетал юный князь в ужасе. Алексей дернул руль влево, и под гудки недовольных машина резко ушла в самый левый ряд, куда до этого Филипп никак не мог попасть. — Не трогай руль, иначе ты нас угробишь. Я не готов еще к встрече с бабуш кой, — Навродский вытирал пот со лба. — Если будешь вести себя хорошо, доедем без приключений, — Фон Виттен был непримирим и смотрел роковым взором вперед. — Где вас только делают таких? — Филипп хотел грязно выругаться, но огра ничился только этим. — Есть добрые люди, — заверил его Фон Виттен, и Навродскому показалось, что он это сегодня уже где-то слышал. Свернув перед Солнечногорском, они пулей долетели до Томухино по хорошей дороге, принадлежавшей поселку, где были не только скромный домик Фон Виттена и клиника Вереславского, которую скромной назвать уж никак нельзя, но и несколько особняков, которые могли бы украсить центр любой европейской столицы. 5 Один из этих особняков принадлежал колбасному королю и одновременно по томку испанских коммунистов Сантьяго Санмартинадо. Тощий, черный, как смоль, и чокнутый, как никто в округе, он был заметной фигурой местной фауны. Его вы ходки, из которых привычка гулять по поселку в пижаме, украшенной десятками Микки-Маусов, была самой безобидной, сделали его местной знаменитостью. Вос питанный на семейных традициях троцкистского волюнтаризма, он обладал нео быкновенной алчностью, сколотившей ему состояние на колбасе, которая никогда бы не попала на прилавки, если бы не менее алчные сотрудники санитарно-эпидеми ческой службы не были им подкуплены настолько, что даже волна отравлений среди пенсионеров не дала повод к расследованию, в котором и не было никакого особого смысла. Все заинтересованные стороны знали, в чем дело, и, более того, были до вольны происходящим. Испанец по крови, он был горяч, но одинок, женщины его обходили стороной, несмотря на его состояние. Иметь связь или жить с человеком, у которого все вызывает приступы истерики, было не по силам даже самым стойким и отважным. И, что само собой разумеется, Сантьяго Хулиович (его отца звали Хулио) со стоял в пациентах у профессора Вереславского. Дело в том, что странности Санть яго Хулиовича не ограничивались причудами и истериками, он еще регулярно слы шал голоса и видел видения, что ему, человеку не крещеному ни в какой вере, но считающему себя добрым католиком, в порывах религиозного чувства, посещав шего его время от времени, давало право считать себя избранным для высшей миссии, которая чаще всего ограничивалась забавными или неприличными выход ками, направленными против слуг и соседей. Однажды он вытоптал для бсшее удоб ного приземления инопланетян все розы около кафе «Евграфыч», центра полити ческой, амурной и прочей жизни поселка. Евграфычем звали хозяина заведения. Когда этот пожилой и видавший виды человек увидел, как Сантьяго Хулиович вы таптывает его последнюю розу, он разозлился и надовал сбрендившему Хулиовичу по шее, после чего между ними пролегла вражда, из-за которой потомок испанских эмигрантов лишился возможности быть обслуженным в этом заведении, за что мстил, возводя на Евграфыча потоки немыслимой клеветы, которую доносил не только соседям, но и по телефону приемной президента РФ, чем всем давно надо ел. Единственной душой, искренне жалевшей безумца, была его племянница, кото рая была единственной родственницей, допущенной к его персоне. Марта (или Мар фа, как она просила называть себя немногих близких людей, крестившись в пра вославие) была его добрым ангелом. Она ухаживала за ним, умоляла слуг простить его и не уходить после очередного конфликта с дядей, которые случались часто. Ей иногда даже удавалось уговорить его принять лекарства, которые прописывал про
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2