Сибирские огни, 2008, № 7
На выходе из метро огородили железом елку. Красно и бело тусклели на ней шарики. Возле дома стеклянно проблескивал снег. Просто днем рассыпали битое стекло. Асфальт ледяно бугрился. Инна то проскребывала по хрустинам песка, то смешно и шатко проезжала по литой глади. Дома дочка лепила из пластилина посуду: расставляла на толстые полки косо ватые чайнички, лепешки тарелок и кастрюльки. На полу валялась недособранная искусственная елка. Дочь, как сумела, навтыкала веточки, хотела быстрее Новый год. А ей что подарить? Инна будто только увидела свой шкаф с оторванными двер цами, облезлые двери со свисающими лоскутами пленки, треснувший линолеум. И задержанные слезы выкатились, прожигая щеки. — Честность — это сказка для взрослых, — несла, себе не помня. — Как у вас — Дед Мороз!.. Дочка перестала лепить и замерла. — А я не могу тебе ничего толком купить, понимаешь? Я ничего не могу! Дочка молчала, а потом вдруг тихо: — Я не хочу жить на Земле. Когда умру, я не буду в земле, я улечу на небо. Там волшебный замок. Он такой, что не могу тебе рассказать. Как бы красный, беско нечный... — Ну что, что ты несешь! — метнулась к ней Инна и обняла. — Никогда, ни когда такого не говори! Ты ведь самое ценное, что у меня есть, — и целовала тон кую пушистую шейку и шершавые от диатеза ручки. — Мы с тобой завтра поста вим елку, и ты ее нарядишь, ладно? Дочка кивнула. И они покачивались, обнявшись на старом деревянном стуле...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2