Сибирские огни, 2008, № 7

загудят, разыгрываясь, утренние духовики. А пока он, пустой и запертый, перебирал в темноте всякие звуки: то рояль спускал усталую дрожащую струну, то рассыхал­ ся лаковый бок арфы или просыпалась вдруг одна пластинка ксилофона, задетая случайно. На каждом стуле сидели бесплотные сумеречные существа, повторяв­ шие дневных хозяев. Выбегал старичок-дирижер, беззвучно стучал по пульту пал­ кой с набалдашником, и все начинали двигаться в такт и разгонять неслышные му­ зыкальные волны. Это напомнило веселых глухонемых детей, увиденных ею недавно в метро. Они улыбались, размахивали руками, казалось, говорят по-настоящему, просто мир оглох. Так же запросто болтают, наверное, лепестки или летящие снежины. В темноте неровно переливалось «Волшебное озеро» Лядова, сыгранное вче­ ра кое-как. — Если б вы знали, как я устал, — говорил на репетиции дирижер, отжимаясь от партитуры. Получалось доверительно и просто. Ему все верили. Харизматик. Личность. Борец. Врагов и в самом деле много. Он бы погиб без борьбы. Не то что они, травоядные. Ему нужно было свежее мясо успеха. Всё: добротный загородный дом, средства, толпы восторженных фанаток. Маэстро последним получил звание народного артиста СССР. Только успел, как буквы поползли в стороны. Анатолий Иванович хорошо говорил, был легок и скор, красив здоровой семидесятилетней статью... Старушкам и старичкам нужен был во­ жак, уводивший бы их в прошлое. Он дарил им гимны и песни, а они ему— шоколад­ ки, цветы и обожание. Некоторые не приходили больше, умирали, и хотелось обнять оставшихся стареньких зрителей и куда-нибудь спрятать от нищеты и смерти. — Вы для нас глоток жизни, — говорила в туалете поклонница. Тогда можно было простить и лужи на полу, и огромные очереди, и печальный дух старости в зале. Старушки жили концертами. А второй дирижер уволился. Говорит, что его «съели». Полное, дрожащее хо­ лодцом тело, есть было, в общем-то, противно. Сейчас он прокрался, опасливо сверкнул в темноте очками. Выхватил запасную дирижерскую палочку и мягко ис­ че з .. . Ночной зал поскрипывал креслами, а на заднике сцены фосфорическая бере­ за шевелила листьями на сквознячке. С утра все повторялось. Снова на работу! Рабство кончается там, где переста­ ют чувствовать себя рабами, — подумалось вдруг. Однако ноги несли в привыч­ ном направлении. Мощный людской поток завораживал беспокойной силой, стро­ нувшей целые пласты населения. Эта сила-невидимка делала всех похожими. То­ ропливо, толкая друг друга, ехали к источникам питания. Чем она лучше? Если занять место, можно слушать громыхливую темноту. Зачем открывать глаза? Она не могла, как некоторые: запокачиваются и вдруг резко сникнут, вздернут­ ся и снова клонятся. У нее просто в темных глазах слегка синело, а мысли от вагонной тряски сбивались к затылку, и образовывалась приятная пустота, заменявшая сон. Ка­ фельные станции сливались с черными пролетами и бесполым голосом диктора... Раньше опаздывать было легко. Она бежала себе: весна, будущее. Ни кварти­ ры, ни денег. Зато духи с туманами и ветер в лицо. Ей вспомнилась картинка в дедо­ вом буфете. Молодые едут на БАМ, улыбаются, высовываясь из окна поезда. Так и ехали в тихом, пропахшем сахаром буфете лет двадцать. Засахарить бы тоже моло­ дость и безоглядность. Беспокойная юность закончилась сыном, а музыка — ра­ ботой. Правда, в окна музыкальной школы вплывали глубокие колокольные перепе­ вы. Им было все равно: течь ли по мазутной речке, ложиться ли на светлую осен­ нюю землю. Когда ученики выводили фальшивые гаммы, в окна гляделись купола, и жизнь становилась как будто глубже, раздвигалась. Растаяло много снегов. На руках набухли вены. Менялись ноты, дирижеры. Оставались только натертая скула и желание спать... Сегодня она пришла и упала на кровать. Ослабевшее тело мелко дрожало. Ра­