Сибирские огни, 2008, № 1

Если, при великом желании, вышеозначенные упражнения могут сойти за некритичес­ кое использование (едва ли не с тем грубо-эротическим оттенком, каковой словоупотреб­ ление зачастую придает этому термину) известного стиля, то подборка Никиты АГРАНОВ­ СКОГО вызывает у нервного библиографа, при всей склонности к внутренней цензуре, желание прибегнуть в речи к тем «богатствам» русского языка, которые в приличном об­ ществе принято осуждать. Если молодой автор находится «под влиянием» (здесь, в свою очередь, оттенок наркологический), то ему, верно, стоит оставить свободу и время это влияние пережить, а не публиковать с поспешностью в целях заполнения книжки журнала. Вот она, «современная» молодая питерская поэзия, цените, господа: «Дорогая, прости мне все эти строки!/Понимаешь в чем дело: хоть вышли сроки,/но не только лишь в памяти след разлуки — /хоть, считавшие тысячи, мелочь руки/принимают за счастье, всегда одно им/не забыть — тебя, как «вчера» синоним». И так далее. Все то же следует сказать и о подборке Рахмана КУСИМОВА, у которого, правда, гораздо больше своего собственного, но дурная привычка говорить как классик, очевидна. Там, где классик, как в школе, пройден, остается грядущий стихотворец: МОЛИТВА что изменилось бы вдруг не существуй она свет не померк бы все же было бы чуть темней так береги ее Господи она нужна миру не меньше чем он может быть нужен ей что б ни накаркало бешенное воронье чем ни грозили бы грозные колокола береги ее Господи береги ее это важно Господи чтобы она была Лучшее поэтическое высказывание в «Квадриге Аполлона», на мой взгляд, принадле­ жит Ефиму ВЕРШИНУ, представленному супротив многоречивых адептов И.Б. всего тре­ мя замечательными стихотворениями. Спонтанная, не дергающая за рукав читателя, мол, погляди, погляди, как ловко, подспудная, «зашторенная» перекличка автора с Мандельшта­ мом, Донном и тем же Бродским с их геометрической манерой, налицо в этом спокойном, без античных хоров, стихотворении: * * * Но, журавлиный клин на циферблате неба Показывает без пяти двенадцать. И мы зашторим окна и уснем, И я увижу фосфорные стрелки Нетерпеливых обнаженных ног, Которые покажут откровенно На циферблате старого дивана Без четверти последнюю любовь, Ползущую из темноты постели. Своеобразный трагизм без надрыва гораздо ближе мироосмыслению Иосифа Бродс­ кого, если уж он присутствует в питерском журнале как Urbild, чем все подвывания в такт ему предыдущих авторов. Бершин: * * * Осколки неба со стекла Слизав одним движеньем точным, Дворняга сумерек стекла Поржавымтрубам водосточным. И мир, теряя свет и тень, И запах, Иостатки смысла, Срывался окнами со стен Втраву, Как ведра с коромысла. Сушилось, обнажая дом, Уже ненужное исподнее. Казалась бочка за кустом Забытымлюком впреисподнюю. 181