Сибирские огни, 2008, № 1

БИБЛИОГРАФИЯ Первый номер нового питерского издания «Квадрига Аполлона» радует своих читате­ лей полным отсутствием корректора, пустынным поэтическим пейзажем и бесконечными лирическими мантрами «под Бродского». Легко осуществимое желание прослыть поэтом посредством обожения энергиями И.Б. выговаривает Виталий ДМИТРИЕВ, то ли оправ­ дываясь, то ли извиняясь посредством посвящения «И. Бродскому», выговаривает с очевид­ ной иронической отстраненностью, однако без энтузиазма: «Здесь зимой морозно, дождливо летом,/здесь, охотясь, стреляют всегда дуплетом/ и довольно просто прослыть поэтом». Общий посыл стихотворения прочитывался бы как издевка над псевдо-бродской манерой своих современников, «большой речью» высказывающих сокрушительные банальности ку­ хонной метафизики, если бы оный не был по-хамски заслонен «лирической» тушей социаль­ ного критицизма, большей частью, бессмысленного: «Здесь куда ни плюнешь — барак да зона,/ здесь язык богат корнями, но крона/поражает скудостью лексикона...» и пр. Вкупе с грубо­ стью языка и речитативностью в духе нынешней рэп-поэзии стихотворение выглядит непод- дающейся именованию химерой, и удивление завершающей строки: «Здесь, каким-то чудом, родился Бродский», кажется двусмысленным и вдвойне оправданным. Притом, что собствен­ ный стиль В. Дмитриева вполне традиционен и в этой традиционности самостоятелен, на­ сколько возможно: <...> И море знает, почему шумит, И небо знает, для чего бездонно, И ни одна звезда не говорит, Но мы их окликаем поименно. Следующие цитаты из авторов «Квадриги Аполлона» я привожу для библиографичес­ кой справки в строгом смысле слова. Добавлю вот что. Подобие вполне отрицательная вещь, в том смысле, что оно не служит ни истинному единству, ни истинному различию. Подобие — а не подражание, которое знает, чему подражает (с той или иной целью) и тем самым отстраняется от него, указывая на свою вторичность, — подобие поэтических сти­ лей этих авторов стилю их великого земляка — показатель заимствования их мысли и ее выражения, их несамостоятельности, а значит — в строгом смысле — их отсутствия. Это худшая немота, навязчивая неспособность говорить. Вот Виктор КУЛЛЭ, в последнее время, правда, отходящий от Бродского: «В развалинах не больше смысла, чем/В любом обломке. Корень стрелолиста/Для вечных стен страшнее, чем баллиста». Здесь вечная оппозиция природы и культуры, тема разрушающего времени, сказанная на чужом и хоро­ шо известном языке, выглядит не менее банальной и вновь тревожащей, а надоевшей, как подручная хайдеггеровская вещь, нечто из хозяйства и быта. Вот Евгений ЛИНОВ и его список уплывших в 1972 году кораблей: «сколько пером не криви, не — постигнуть глубин словаря», «лишь выдержать чудо слиянья кириллицы с речью Его», «Цельсий в крови — на нуле», «фото, затертое до исчезновенья улик», «Зевота, похоже, уже одолела Амура, раз врата/ Закрыл он твои для меня, аки ляжки». При этом господин Линов с таким-то стихосложением претендует на одну «тонкую» вещь: «Важно чтоб, все, что я натворил, вызывало вой стаи/И — в памяти крепло». Впрочем, у этого автора есть любопытное двояковогнутое посвящение Бахыту Кенжееву: * * * Бахыту Кенжееву — после его выступления В доме-музее В. Набокова в Петербурге. Невыносимо слушать баритон Твой, как читаешь ты, и твой коньячный тон, Настоянный на долгом Отсутствии в стране, но так пронзительно сквозящий долгом Перед заразным русским языком И перед родословным ярлыком, Прибитом на кресте твоем. Похоже, что Ньютон Ошибся с гравитацией в расчетах, Погрешность не учтя твою, при том, Что вес твой представлял довольно четко... 180