Сибирские огни, 2008, № 1

Елена ИГНАТОВА ТРОИЦКОЕ ПОЛЕ Глава из книги в о с п о ми н а н и й 1 . Представление о красоте и благоденствии связано в моей памяти с разоренной смоленской деревней послевоенных лет. Впервые я попала туда в раннем детстве: я часто болела, и на семейном совете решено было отправить меня к родителям отца в Гришково, на чистый воздух и молоко. Это время помнится смутно, рядом разроз­ ненных картинок: герани на подоконнике, печная известка, которую я жевала, и она казалась вкусной, кипящий самовар и крепкий мороз за окном. На рассвете дед стоит на коленях перед иконами, и его валенки такие же мягкие и серые, как рассвет­ ный воздух. Главное в этих картинках, — чувство безопасности и тепла. Потом я бывала там каждое лето, и сборы в Гришково начинались загодя, с закупки сахара, муки, масла, сушки — ничего этого в деревне не было. Весной она встречала нас слепящей зеленью, голубизной цветущего льна, тугим от пчелиного гуда ветром, и мы не за лечали времени, пока к середине августа не остывала вода в озере и не начинались сборы в город. Света, свободы, простора деревни моего детства мне хватило на долгие годы. Возвращаться в город не хотелось. Мы жили на дальней окраине, которую не переименовали в советское время, так и осталось — Троицкое поле. Я не помню там ни травы, ни деревьев — только заводские корпуса, заборы, заболоченное поле, дымящая труба прачечной, двор с ржавой каруселью. Наш дом барачного вида был построен пленными немцами, а напротив, за железной решет­ кой, был детский сад, из окон которого высовывались дети в полосатых, тюремного вида пижамах и дразнили нас, вольных. Впрочем, воля была относительной: в ком­ натке, где жила наша семья и сестры отца, было немногим просторнее, чем в тюрем­ ной камере; соседнюю занимали тетя Нюра и дядя Сеня с детьми-шалопаями, а в третьей, узкой, как пенал, обитала одинокая тетя Паня. У тети Нюры всегда бушевал скандал, ходить к ним запрещалось, но я нарушала запрет, чтобы полюбоваться на висевшую там картину: белокурая девушка, высоко подняв юбку, натягивала на ногу прозрачный чулок, а за нею толпились девицы в трусах и лифчиках. Этот дивный трофей дядя Сеня привез из Германии, и моя коллекция оберток от мыла: черно­ красная Кармен с гребнем в кудрях, румяная блондинка с ярко-розовым младенцем — не шла ни в какое сравнение с такой красотой. Позже в богатых квартирах «сталин­ ского» дома я видела немало трофейных вещей и среди них удивительные: пианино с накладными деревянными розами на корпусе, играть на котором было трудно — колени упирались в шипы и стебли. Или картина в генеральской гостиной: мрамор­ ные руины и гирлянды цветов, среди которых резвились амуры. Они облепляли гир­ лянды, как розовая тля, и казалось, вот-вот посыплются на пол. Троицкое поле — ничем не скрашенная жизнь и обыденность смерти. Она явля­ лась в разных обличьях: страшными крючниками — ловцами бездомных собак; маши- ной-«воронком» у соседней парадной или толками об убитой женщине, найденной на чердаке. Большинство жителей нашей окраины были переселенцами послевоенных лет — обескровленный Ленинград нуждался в рабочей силе, и сюда хлынули люди из деревень, они переселялись целыми родами. Поначалу деревенские держались друг