Сибирские огни, 2007, № 12

А в вытрезвителе тепло и запашисто — это сваленные за перегородку бичи И отогрелись и завоняли. Старшина выписывает квиток. В конце коридора Шурик в § семейных трусах изображает пляску влюбленного страуса. ^ — А у вас и женщины есть? — интересуется Писецкий. S — Есть одна. Сейчас вторую привезут, из бара. Да вы на улице, на улице подож- . дате. Из подъехавшего «уазика» сержанты с автоматами выводят маленькую, смеш­ ок но подпрыгивающую девушку и волокут по лестнице. «А ты красивая, а я в такой ^ тоске! Но ты прости меня, я месяц в розыске!» — рыдает в машине «Радио-шансон». 4 Писецкого передергивает. <j Выходит Шура. Радостный. С пустым розовым ведром. i=t — Пива купи мне. Я опять в изгнании. Луизка — прощай. — А зачем ты просил штуку-двести привезти? ЙГ — Да я тут с пацаном познакомился, хотел, чтобы ты его тоже выкупил. '5? — Типа я мать Тереза? А этот фотонный отражатель тебе зачем? — Да нет! Луизка отправила купить. Ну, а я культур-мультур попутно. В смысле 5 пиво. Суббота! Так, для запаха, чтобы борщом от меня не пахло. Но пивом голову не обманешь... И тут кореш с нашего участка. Короче, сверху литр. Кореш теряется в К невесомости. Чувствую, я не прав. Не прав!.. Плюс ведро дурацкое. Поражаюсь, как я его не просрал... Мобилы, что характерно, опять нет. Покупаю Луизке хризантему. ^ Стольник жертвую! Ну, думаю, от счастья изверещится. И сдаваться иду. А тут эти К демона при погонах. И гребут меня вместе с ведром. Хризантему зажали, суки... § Утром домой звоню — она трубку бросила, кобыла запотелая... Ь Скрутив голову «Охоте крепкой», Шурик доверил Писецкому ведро с двумя Ж запасными фугасами внутри и продолжил: ^ — Писец, ты говорил, у тебя мать в больнице? — Да. Поеду сегодня. — Это хорошо, что в больнице. В смысле для меня. Можно, я у тебя до поне­ дельника перекантуюсь? -— Шурик, учти, я пить не буду. На службу завтра. — А я что, буду, по-твоему? Если хочешь знать, мне врач строго-настрого: ни вина, ни пива! — А водка? — А от водки, сказал, лучше воздержаться... Грязный город, грязный снег. И эти двое человек. Почти Блок. Ведро вместо флага... Вот и март. «Не то чтобы весна, но вроде». Солнца нет. Ветер. Погода и настроение — ноль минус два. — Дай что-нибудь пиротехническое, — останавливается недавний узник. Закурили. Выпить с Шурой утром воскресенья подобно самоубийству с отягчающими. «Или... красного стаканчик?» — юркнула в полушариях мысль-предатель. Давно заметил Писецкий: выйдешь из маркета после двух стаканов красного сухого — а воздух другой! Другой! Он стал чуть теплее, в нем появилась ощутимая кислинка, он стал вкуснее. Стал заметнее!.. Конечно, это тот же воздух большого грязного полиса, что и четверть часа назад. Та же вонь, смог— на кривых акациях, на мешке семечек, на тетке, отгоняющей прутиком воробьев... Значит, изменился Пи­ сецкий. На серо-черном льду тормозит автобус, заходит Писецкий в салон. Продолжает шмыгать носик-анализатор: запах водочки под соленым огурчиком — от сердитой старушки в пальто с песцом, густой табачный дух — от пятиклассников с яркими ранцами, мятной карамелькой пахнет молодой мужчина слева. А еще — духи, пома­ да, тональный крем, бензин, кожа, замша... А на нёбе послевкусие от дешевого вина из пластмассового стаканчика. «Пить с Шуриком — это дважды добровольное безумие. Ни за что. Чур меня. Соберусь и к маме». 44