Сибирские огни, 2007, № 12

Мы шли под грохот канонады, мы смерти смотрели в лицо! Вперед продвигались отряды Спартаковцев, смелых бойцов... Пролетарий-папа умел три вещи: работать до излома, вдохновенно пить и го­ нять нас по подъезду в свободную минутку. А бегали часто. Непереносившая спир­ тного мать страдала нехорошей привычкой: прятала от отца недопитое. Проснув­ шись, папа принимался за поиски, и если в игре ему не везло, то прятались мы. .. .Лето, пыльный лучик проникает в щель стайки, на тряпках неопрятная пьяная девка просит еды и закурить. .. .На дворе трава, на траве братва. Вся братва— в дрова. Получка «в заводе». .. .Девочка в смешных сандаликах читает пятилетнему Толе про цветик-семи­ цветик. ...Добрый сосед с первого этажа распахнул окно и угощает пацанов мокрым хлебом с прилипшим сахаром. ...Пустырь за бараками, лопухи и куриная слепота, изумрудные бутылочные осколки, фамильная драгоценность — выпавшая из маминой брошки граненая стек­ ляшка. .. .По Новосибирской семенит из роддома соседка баба Валя Потылицына. — Ну что, родила Маша? Стяпан? — Не Степан, а две Степаниды. Ой, горе мне, горе, богатым жеребятки, а бед­ ным ребятки... Дочь бабы Вали сошлась с веселым боксером Васей, прочно сидевшим на стакане. У остроносой Марьи и буйного Василия уже было по девочке от первых браков... .. .Утро, малиновое железо печки, зеленый горшок под стулом. Ваза с конфета­ ми «Белочка». Куксятся Лена и Галя, двойняшки. Им по два года, мне — четыре. «Белячку! Белячку!» — хнычет Галя. Лена, получив по заднице, молчит. Их деловито одевают. .. .Замотанного в пуховую шаль мальчика везут на санках в детский сад. Поскри­ пывают полозья, я смотрю в заиндевевшую щелку, клонит в сон. .. .Нас с папой фотографируют у завалинки барака. В кармане пальтишки слип­ шийся ком карамели в газетном кульке, карман узкий, я пытаюсь достать сахарный шарик, опускаю голову — и остаюсь на бледном снимке — короткие брючки, ша- почка-шлемик, отец от солнца щурится — апрель. ... 1967-й, пятидесятилетие Софьи Власьевны. Новые юбилейные монеты— 10, 15,20 копеек. Еще полтинник и рубль, но у меня их нет. Двугривенник с «Авророй» кладу в патрон настольной лампы, вкручиваю стекло и включаю. Бьет в нос горько­ кислым, на блестящем диске остается табачное пятнышко. Эмпирик. Мне было девять, когда переехали в хрущ. И крутануло по спирали: двойняшки выросли, у Гали дочь Валентина, у Лены сын Валентин. Исчез боксер Василий, однажды не вернувшись из тюрьмы. Тетя Маша умерла, и баба Валя умерла, дожив до 94 лет. Умер отец. А бараки, ставшие ниже, так и стоят между Ладушкой и ж/д техникумом (сей­ час, подозреваю, колледж). И ни к кому не стукнуть в дверь и не улыбнуться... Секундочку. Звонят. — Алле. Чем занимаешься? — Да так, собственно... А что? — Все пишешь, поди. Академик. Менделеев. — Ма, что за наезды? — Ведешь себя, как Солженицын... А потому! Его жена рассказывала — по радио слушала — никогда посуду за собой не убирает... АНАТОЛИЙ ЕЛИНСКИЙ ДВА ДЕСЯТКА ПЯТАКОВ