Сибирские огни, 2007, № 12

БИБЛИОГРАФИЯ Поэтический отдел свежего выпуска (№ 2, 2007) томского альманаха «Начало века» открывается подборкой Геннадия СКАРЛЫГИНА «Мир дому твоему...», Псевдокресть- янская, земляная поэзия усталого дыхания то тут, то там поддразнивающая читателя баналь­ ностями, наподобие «далекого счастья», «мудрой жизни» или «тяжкого труда», представ­ ляет собой пример нетерпеливой работы на ниве традиционного в письме и народно-ро- мантического в мироощущении стихосложения. «Дядька-охранник», прикрывающий ушан­ кой самокрутку, христианская душа, «приходящая к Богу босиком», «ты, браток, держись», слышимое в «неизбывном русском горе» выдают в авторе наследника частной собственности русско-советских поэтов-почвенников, впрочем, не чуждого «иностранщине» («таверна, па­ рящая в скалах», «небо Италии»), противопоставляемой « русскому полю» и русскому («на­ шему») небу, не без выгоды для последних. Очевидный нарративный талант автора в стихот­ ворениях «Баллада о дядьках» и «Осыпается с деревьев...» почти не дышит в ряде бессюжет­ ных стихотворений, в которых одна или две строфы портят все дело: «Ее родил скрипач/От счастья и тоски./Мелодий легкий плач,/Идождик бьет в виски» или: «И, словно Богородица, страдая,/Она глядела ясно в этот мир./Илишь потом — как листья, облетая,/Глаза уйдут в невидимый эфир». Образчик: Альпийские розы — жарки. Таверна, парящая в скалах. Как наши шаги легки, А счастье — в песчинке малой. А счастье — оно вдалеке. Вдымке за поворотом. Только дрожит в руке Нежный цветок желторотый. В стихотворной подборке Дмитрия РУМЯНЦЕВА «Не ропщут под дождем приморс­ кие сады...» в той же книжке альманаха, преобладают галльские реалии и эротика доричес­ ких «мраморов». Культурологический возок автора, поскрипывая, заворачивает в каждое сти­ хотворение, оставляя той или иной глубины след в tabula rasa читательского сознания. К чес­ ти Д. Румянцева заметим, что ощущения избыточности образа и интертекста не возникает (чем, de regula, грешит в своей всепоглощающей тоске по учебнику культурологии подобного рода поэзия), однако необходимость их в творчестве Д. Румянцева также не очевидна — ни эстетическая, ни смысловая. Культурные символы, используемые автором, не создают кода, как это происходит у Мандельштама, Донна или Паунда, не пронизывают стихотворение, скрепляя его, а выскакивают то тут, то там в качестве этакой напыщенной причуды, близкой (только лишь) целому смыслу стиха. За исключением этого недостатка, мастерство Д. Румян­ цева очевидно: «Здесь времени порыв закрутится лозой,/проступит в рифме волн у моря- псалмопевца./Когда бы через век в груди очнулось сердце,/как зреет тишина перед грозой». Сложная, баюкающая вязь стиха, удающаяся автору, вполне, на наш взгляд, хороша и без куль­ турологических гирлянд и вязкого эстетизма: «Или лето, как гадкий утенок,/промелькнет. И сентябрь-пастушонок/гонит стадо листвы. Плоскодонки/проплывет чашелистик». Следу­ ющее просто блестяще: 175