Сибирские огни, 2007, № 10

НИКОЛАЙ ШАДРИН СЕСТРА МИЛОСЕРДИЯ Палец ныл, так и тянуло сунуть, подержать в холодной луже. Как-то все не так складывалось в жизни! Наклонилась, стараясь рассмотреть себя в отражении неспо­ койной воды: не состарилась ли? Кому теперь нужна такая? С опухшим пальцем. Мимо, с лошадиным храпом и смачным топотом копыт, проскакали казаки. С красными лампасами. Донцы. С родного юга! За порядком следят. И отлегло от сер­ дца, и походка вернулась прежняя, легкая. А милый... что ж! Еще бабуся говорила: «У них одно на уме: как бы нашу сестру до бедыдовести да скорей на коня». И вздрог­ нула! На чахлом топольке — мокрая, с распущенными крыльями, ворона. Открыла клюв, будто подавилась: кар-р, кар-р!.. Автомобилистка. «Саг» ей подавай. Казаки на перекрестке. Смотрят. Вообще-то они не только следили за порядком, а и сами творили черт знает что. Пытливый, неподвижный их взгляд смущал, и уж хотелось свернуть в подворотню. Но шагала все так же твердо, решительно. И когда поняла неизбежность насилия, вдруг проорала степным зычным голосом: — Здорово, станичники! Казаки дрогнули и подтянулись. — Благодарю за службу! Вольно! Казаки распустили бороды улыбкой. — Рады стараться, — отозвался старший снисходительно и коротким движени­ ем пустил лошадь на рысь. Скоро стук копыт истончался и смолк. Все-таки опасно ходить этим узким раз­ бойничьим переулком. Особенно вечером. ОМСК— «отдаленное место ссыльных каторжников». Только и осталось надежды на авось, небось да как-нибудь. Гл. № 2 Старик бухал под крышкой своим колуном. — Скоро он? Анна потрясла головой. Старушка приготовила грибы, достала горбушку хлеба, отрезала три больших куска. Над третьим, правда, слегка задумалась. И отрезала потоньше. Кот Шамиль беззвучной белой тенью вился у ног. Голоса не подавал, терпел. — И что бухает? Дня не будет, что ли? Золотистое пламя лампы чуть слышно шипело. Или это стекло так шумит? Анна осторожно сняла жакет, села на сундук. В печке едва слышно звенели, пищали про­ горевшие угли. Хозяин все гремел колуном. Странно все-таки: бросила сынка, оста­ вила мужа, опозорилась на весь белый свет, работает белошвейкой— и вот сидит со своим больным пальцем, как старуха у разбитого корыта. Наконец колун смолк. Баба Нюра достала рогачом из мрачных глубин печи чугунок упревших, протомившихся щей. Каленые щи не парят, таят огненную свою температуру, караулят: кто не остережется, схватит— ошпарит нёбо и язык. Дед дует в деревянную ложку, жует хлеб. Анна Васильевна тоже дует и тоже жует сухомяткой. Дед с шумом, ребристо морща лоб, втягивает в себя огненную жижу. Бабушка ест степенно, сидит чопорно. Тоже из староверов. Как и Анина бабу­ ся. Та была даже строже в вопросах религии. Это ж надо: выставила за порог сол­ нышко русской поэзии Александра Сергеевича Пушкина! И опять неловко ткнулась пальцем— и он взорвался искрящейся болью. — А это чё тако? —Да вот... — Ага! — обрадовалась хозяйка. — Это надо греть! — и легко поднялась, поста­ вила кувшин на печь. И скоро Анна уже сидела с пальцем, опущенным в нестерпимо горячую воду. Поминутно выдергивала, обдувала, но постепенно палец стал неметь, жар вкрадчи­ во, щекотно вгрызался до косточки. Боль отступала, приобретала приятный щекочу­ щий оттенок. Старики сидели за столом с той и другой стороны и плотоядно улыбались, будто ожидали чего от нее. Огонек в лампе перетекал с края на край фитиля, вытягивался, чадил и опять опадал, тихо освещая избу. — А чё-то абмирала не видать? — поинтересовался старик.