Сибирские огни, 2007, № 10

тиком В. Г. Болдыревым и десятками других видных интеллигентов. А библиотека казнён­ ного юриста, стало быть, оказалась конфис­ кована в пользу немногочисленных новоси­ бирских писателей, которых через несколько лет большей частью тоже расстреляли... А вот упоминается, как Чуковский пос­ ле революции хлопотал о возвращении боль­ шой библиотеки одного из лидеров кадетс­ кой партии И. В. Гессена владельцу. И сразу тянешься к другой памятной книжке— сбор­ нику статей автора «Вех» публициста А. С. Изгоева с дарственной надписью Гессену. Как же эта книжка добралась в своё время до новосибирского букиниста? Получается, Чуковский всё-таки недохлопотал?.. Конеч­ но, такие пересечения заставили с ещё боль­ шим вниманием следить за жизнеописани­ ем Корнея Ивановича. Начало биографии Чуковского — кла­ дезь для психоаналитика. До зрелых лет он носил в себе проклятье незаконнорожденно­ сти. Его отец— студент, еврей по националь­ ности, Эммануил Левенсон, которого Чуков­ ский видел один раз в жизни, мать — укра­ инская крестьянка Екатерина Корнейчуко- ва, из фамилии которой он соорудил себе и имя, и фамилию. Россия была сословным обществом, и хотя добрая пятая часть мла­ денцев империи появлялась на свет вне бра­ ка (в том числе и Жуковский, и Грибоедов с Герценом), юный Николай, записанный Ва­ сильевичем в честь крестившего его батюш­ ки, в молодости комплексовал отчаянно. Не сразу пришёл он и к пониманию своей на­ циональной идентичности. Выбрав русскую культуру, Чуковский всю жизнь интересо­ вался и еврейской, и украинской... и англо- американской в придачу. Необходимость преодолевать бедность, изгнание из гимна­ зии за насмешки над директором-взяточни- ком, комплекс из-за отсутствия высшего об­ разования, газетные плевки в адрес «бойко­ го журналиста», заботы о большой семье — всё это выковало характер противоречи­ вый, но стойкий, ярко оппозиционный. Только огромное жизнелюбие помогло Чу­ ковскому преодолеть бесчисленные препят­ ствия и реализовать себя с впечатляющей силой. Был он человеком нервным и неров­ ным, у которого вспышки веселья чередова­ лись с приступами ярости, с периодами мрач­ нейшего отчаяния, а вдохновение сменялось уверенностью в собственной бездарности. С молодости от перенапряжения он страдал мучительной бессонницей. Перепадами на­ строения Чуковский был чем-то похож на своего любимого Некрасова. Кстати, и на­ чинал он так же, как Некрасов: сначала пло­ довитый литературный пролетарий, затем издатель, деятельный организатор литера­ турной жизни. Чуковский, идеалом личнос­ ти которого был Чехов, — настоящий русский Штольц. Верно сказал Довлатов, что если и хочется на кого-то походить писателю, так только на Чехова. Свою первую славу совсем молодой Чу­ ковский завоевал как едкий и умный лите­ ратурный критик, щедрый на затрещины са­ мым маститым авторам. Характерно, что в советские времена Чуковский-критик первой четверти XX века отрицался совершенно. Совсем как эмигрант Владислав Ходасевич, для которого выше литературы тоже не было ничего. В качестве мести за острую книжку «Две души Максима Горького», где проти­ вопоставлялись отличный Горький-худож- ник и очень посредственный Горький-мора- лист, в советское время раздел про Корнея Ивановича даже не включили в академичес­ кую историю русской критики. Слишком вольно чувствовал себя Чуковский при ана­ лизе неприкасаемых фигур словесности, сди­ рая шелуху и обнажая безвкусие, вторич- ность, претензию и прочие некрасивые вещи, частые у самых известных сочините­ лей. Чуковский первым стал работать в жан­ ре честного литературного портрета, в кото­ ром и намёка не было на хрестоматийный глянец. Этого ему не простили ни «передо­ вые» предреволюционные публицисты, оза­ боченные партийными пристрастиями куда больше, чем эстетикой, ни, тем более, бес­ смысленные и беспощадные попы маркси­ стского прихода. Чуковский, провоцируя читателя, обыч­ но сначала с большими преувеличениями развивал одну мысль, затем — другую, пря­ мо противоположную, а затем объединял их в запоминающемся синтезе. И пусть правы те, кто утверждает, что Корней Иванович в ранних своих критических фельетонах чего- то нового в творчестве Льва Толстого и Дос­ тоевского не открыл. Зато фигуры рангом пониже под его напором открывали все свои неловкие тайны. Особенно же блестяще Чу­ ковский крушил репутации крайне популяр­ ных у массового читателя Арцыбашева, Вер­ бицкой, Чарской... Как отмечено И. Лукьяновой, литера­ тура сто лег назад выглядела предельно се­ рьёзно и даже надуто. А Чуковский был лю­ тым врагом банальности и всякой скуки. Он привык делить людей на вдохновенно-талан­ тливых и равнодушно-бездарных. Талантли­ вый романтик дороже бездарного реалиста, а одарённый реалист куда нужнее литерату­ ре, чем пустопорожний романтик. Самое важное в литературе для Чуковского была душа писательская, которую он постигал, изучая всё и вся вокруг выбранного автора. Он искал инстинктивное и подсознательное. Полнота раскрытия таинственных движений души была для него куда важней всякой иде­ ологии.