Сибирские огни, 2007, № 10

цать смерть — в обычном понимании этого слова — до самого конца. В разговорах он отрицал это «суеверие» еще определеннее и бесповоротнее, чем в стихах. ...Он утверж­ дал, что все духовные и телесные свойства человека бессмертны, потому что в природе ничего не исчезает, а только меняет форму». В дальнейшем Заболоцкий приходит к свое­ образной концепции материалистического понимания личного бессмертия, зародыши которой имелись уже в мыслях о некой мате­ риальности самих мыслей в «Торжестве зем­ леделия». В этой концепции Заболоцкий при­ нимает представления Циолковского о смер­ ти как прогрессивной рекомбинации челове­ ка — государства атомов. Но возобновляю­ щееся государство атомов для Заболоцкого есть и реальная возможность сохранения дан­ ного «государства» как единого неделимого, как этой личности, умирающей и возрожда­ ющейся и совершенствующейся»9. В архаическом обществе хронос чело­ веческого бытия определяется природой, иначе говоря, естественным временем кос­ мических круговоротов. В таком времени существует, например, «снежный человек» Николая Заболоцкого. Или его «Птичий двор»: «Вечный гам и вечный топот,/ Вечно глупый, важный вид./ Им, как видно, жизни опыт / Ни о чем не говорит»10. Не случайно дважды повторяется здесь слово «вечный», усиливающее эффект вневременности, «веч­ ного возвращения», кругооборота даже не по спирали, но на плоскости. Время отсут­ ствует, оно, по выражению Т. Манна, «про­ пало», поскольку отсутствует «опыт» как главное свойство человеческой памяти. «Будь бы я такая птица» у Заболоцкого зна­ чит — оставаясь природным объектом. В таком состоянии человек спокойно доверя­ ется времени, которое само даст «всему со­ зреть и ко всему подведет» (Т. Манн, «Иосиф и его братья»). Такое отношение к времени (вспомним Лукреция и Аристотеля) харак­ терно для мировоззрения «традиционного» и для мира природы, ее объектов: Скопление синиц здесь свищет на рассвете, Тяжелый виноград прозрачен здесь и ал. Здесь время не спешит, здесь собирают дети Чабрец, траву степей, у неподвижных скал.1 В мире природы Николая Заболоцкого времени как априорной формы человеческо­ 9 Семенова С.Г. Литература. Вильнюс, 1998. — С. 244-245. 10 Заболоцкий Н.Указ. соч. — С. 298. 1 Заболоцкий Н.Указ. соч. — С. 293. го мировосприятия просто не существует: «жизнь над ними в образах природы чере­ дою двигалась своей» («Где-то в поле возле Магадана»), И в конце— «обняла их сладкая дремота, в дальний край, рыдая, повела...». «Ужас времени» (выражение А. Ахматовой) биологического, линейного закончился для этих несчастных людей, для их воспринима­ ющего сознания; их конечное, измеряемое длительностью, протяженностью время усту­ пило в художественном (мифопоэтическом) аспекте свое место Вечности, иначе говоря— Большому, или Великому Времени, времени радиальному или циклическому. В связи с этим особенно примечательным становится факт, что часто в ситуациях поэтического хро­ нотопа у Заболоцкого, как будто бы самопро­ извольно, возникает мифопоэтический образ- символ — круга: «Вкруг людей посвистыва­ ла вьюга...» в вышеназванном стихотворе­ нии; в «Утренней песне» козлик «пошел ска­ кать вокруг амбара», когда «все вокруг запе­ ло»; в «Осенних пейзажах», стихотворении «Осеннее утро» завершается, сгорая в «пла­ мени скорби», очередной цикл вечного зем­ ного кругооборота. Тем же, 1955-м годом по­ мечен «Осенний клен», и многократно повто­ ренная в названиях и в самих стихах буква О еще раз напоминает читателю о мифопоэти­ ческой семантике такого «круга» втворчестве Заболоцкого. Уже отмечалось, что роль и зна­ чение этой анаграммы в его поэтике заслу­ живают особого внимания. О — это прежде всего круг, а круг — это цикл, это «вечное возвращение», это новое рождение вслед за смертью. Идея «вневременного» существо­ вания (вне времени, в отсутствие времени, которое есть, прежде всего, память в мире людей) — вот та недостижимая мечта, кото­ рая «на краткий миг» осуществилась для лирического героя одного из стихотворений поэта в некое замечательное утро, когда «мо­ гучий день пришел» и «деревья встали пря­ мо» (ассоциативная связь с мировым стол­ пом). Мирочувствование лирического героя стихотворения «Утренняя песня», написан­ ного в 1932 г., и многих других, более поздних, в который раз непроизвольно воспринима­ ется читателем как противостояние той апо­ логии настоящего, которая характерна была для идеологического официоза. Действи­ тельность в пафосном свете радикального творчески-трудового преображения мира чаще всего изображалась плоской как чер­ теж. Революционные лейтмотивы передела мира, всеобщего труда, овладения природой и космосом и т.п. на деле не оставляли места проблемам подлинно философским и эти­ ческим, онтологическим, антропологичес­ ким, что в принципе крайне сужало диапа­ зон поэтической мысли. Общий литератур­ ный фон тридцатых годов — социально-ут- верждающийся. Однако социально-психоло-