Сибирские огни, 2006, № 6

АЛЕКСАНДР КОЗИН ПОСЛЕДНИЙ ПАРОХОД — Не будешь?— ухмыльнулся милиционер.—Ладно. Поговорим еще. Потом. — А ты пистолет достань, — раздался ехидный голос. — Погрози, в воздух пальни... Может, подействует. — Да иди ты! — махнул рукой сержант. Лицо его стало красным и обиженным. Он поддернул рукава кителя, взял ведро с кистью и подошел к стене. Обернулся, желая еще чем-то укорить зевак, но вдруг встретился глазами со Славой. Щедров, сжав губы, немигающе смотрел на него. Показалось на миг, что он видел уже где-то этого сержанта. В оцеплении... Не то на морвокзале, не то еще где. Милиционер дрогнул лицом и опустил ведро на тротуар. — Ну вот что,— выговорил он устало. —Давайте так. Я это замазывать не буду. А вам две минуты— и чтоб никого! Время пошло! — Во! Это я понимаю! — изрек маляр. Люди, удовлетворенно ворча, потихоньку разбредались. — Так-то! Можем еще кой-чего... — Совесть, одно слово. Общая беда-то! Вон они, бедолаги, у почтамта толкутся, пусть прочитают... Мы ж тоже люди, небось. — А горе-то какое! На вокзале тут была, приезжают люди... Расспрашивают, плачут. Своих ищут... Господи, да как в глаза-то им смотреть? — Два одесских мудака море не поделили, а нам теперь... Эх-х, срамота! И будто не было толпы. Остался один понурый сержант. Слава и Марина уже уходили, когда он окликнул их. — Эй, ребята... погодите! Они обернулись. Сержант подошел к ним. — Ты, парень, я смотрю, тоже? Нахимовец? — и он указал на надпись. — Да... — после неловкой паузы кивнул Слава. — А как вы... — По лицу. Серое оно у тебя. «Нахимовский загар» — мы теперь называем. И сам как доходяга. Тебя увидел — и рука не поднялась... Ты вот что. Не думай плохо­ го, видишь, как люди-то переживают... — Вижу. Не винитесь. Это мы вдолгу. Если б не вы... Ох, если б не вы! — тихо пробормотал Слава и поднял слезящиеся глаза на сержанта и Марину. — Нетрави! И так тошно... — Спасибо вам, — нашлась Марина. — Пойдем, Слава. — А надпись эта неправильная! Неправильная, слышишь! — обернулся увлека­ емый ею за руку Щедров. — Вы ни в чем не виноваты. Ни в чем. На почтамте был настоящий кошмар. Слава и Марина, войдя в зал переговорно­ го пункта, застыли у входа, не решаясь идти дальше, оглушенные и перепуганные. Это было страшнее морвокзала. Здесь были люди, уже вполне осознавшие беду и невозможность что-либо поправить. А многим из них предстояло еще более тяж­ кое: впервые для себя обратить эту беду в слова и сообщить близким. О потере, которую сами еще не оплакали, не огоревали толком. Слишком быстро и на глазах все свершилось. Многие, как Слава и Марина, так и стояли столбами посреди зала — серо­ бледные, глаза блуждали, губы кривились и прыгали. Другие сидели — кто на ска­ мьях, кто на корточках, сжавшись, обхватив головы руками, закрыв лица и уши. Женщины сдерживали плач, но он прорывался, тонко гудел, звенел и терялся в ме­ шанине звуков. И совсем невозможно было смотреть на стоявших в очередях к кабинам. Бес­ кровные лица. Сжатые губы. Красные глаза. И над всем этим — вопли, завывания, рыдания из телефонных кабин. Из-за плохой слышимости людям приходилось кричать, и это неизбежно срывало их в истерику. Марина покачнулась вдруг и уткнулась в Славино плечо. — Не могу больше... Не могу! Пойдем... На улице она отдышалась, вытерла слезы и взглянула на Славу. — Прости... Но там нельзя. Это же целый день... Нет, только не это... Может, на телеграф? 84