Сибирские огни, 2006, № 6
АЛЕКСАНДР КОЗИН j ПОСЛЕДНИЙ ПАРОХОД Вазелин ходячий! Ох, Славка, как мы таких в детдоме били! От всего сердца, с оття гом. И знаешь, помогало. Шелковые становились! Плохо ты друга своего воспиты вал, вот чего! — горько усмехнулся Сергей Сергеич. —Да уж, упустил... — вздохнул Слава. — Сергей Сергеич... А в стране-то что? Что делается? Сообщили? — А ты не знал? — удивился Сергей Сергеич. — Вчера еще. Так, без подробно стей. Столкнулись, мол. Есть жертвы... Траур сегодня по всему Союзу. Так что... — Сообщили... Сообщили-таки... — бормотал Слава, прикидывая реакцию родителей. Они знали, что он в Новороссийске. О том, что он был на «Нахимове» они знать не могли, но... Колька, стервец, мог сболтнуть по телефону. Что тогда? — Черт... Мне бы домой позвонить, Сергей Сергеич... Откуда бы, а? — Да не мандражи раньше времени... Я подумаю. Хреново, у соседей-то теле фонов нет ни у кого... — вздохнул Сергей Сергеич. — Вот что. Завтра по утрянке сходим с тобой на телеграф, оттуда попробуешь. Не выйдет — придумаем что-ни будь... — А сегодня? — Поздно. И далеко, не дойдешь. Утро вечера мудренее, — сказал Сергей Сер геич и устало помотал головой. — Пойдем, почаевничаем. Маришка самовар спро ворила, поскрипим... А то ж они все в комнате сидят, а я как в проруби тут один болтаюсь, поговорить не с кем... Легли поздно. Спал Щедров плохо. Стоило задремать— и начинались тягучие, туманные видения, нудные и длинные, как размазанные сопли. Слышался плач, на вязчивый противный шепот, шумели волны, увенчанные недобрыми пенными ба рашками. И уже ощущался во рту незабываемый мазутный привкус... Слава просы пался, снова задремывал, и все повторялось. Виделись родители в какой-то казенной комнате, растерянные и перепуганные. Он кричал им, что жив, что все хорошо, что он едет домой. Они не слышали. И маячила где-то позади, за их спинами, самодо вольная Колькина физиономия. Глубокий, темный сон оглушил его лишь на рассве те, и Слава долго мотал головой и продирал глаза, когда его разбудила Марина. — Вставай, Славка. На телеграф пойдем. Отец мне рассказал... Ты как? В силах? Сейчас перекусим и пойдем. А ты лучше, — улыбнулась она, пристально оглядев его. — Глаза чистые уже. И нормальные. Вот зарос только. Колешься... — провела ладошкой по его щеке. — А Натка где?— уже за завтраком поинтересовался Сергей Сергеич. —Опять, что ли? Там? — Нет. Здесь. Спит, — ответила Марина, допивая чай. — Нездоровится ей, сла бая совсем. Ты покорми ее. И будь с ней, ладно? Мало ли... Она говорит, не пойдет туда больше. Не может. Поначалу, говорит, ничего еще было, но теперь... Таких оттуда привозят... Раздутые, переломанные, изорванные... Ох, нет! — вздрогнула Марина. — Я-то не могу, а уж ей... Я же всю ночь с ней была. Она чуть задремлет и так, в полусне, рассказывает. О жизни своей, об Одессе... Хорошо так, задушевно. А потом очнется — и плачет, все себя винит. Ох, боюсь я за нее, так боюсь... — А что же, Маринка... Это совесть, — покачал головой Сергей Сергеич. — Совесть— она, ребятки, многих со свету сжила... Ну, хорошо хоть, одумалась. Фу- уф, гора с плеч! Ты, Мариш, не бойся, я от нее ни на шаг. И не пущу никуда. Ну, давайте. Пора вам! Город уже проснулся. Но это был совсем другой Новороссийск. Он лишь внеш не, и то отдаленно, напоминал тот прежний город, из которого три дня назад отплыл на «Нахимове» Слава. Несмотря на будничное оживление, на улицах было очень тихо. Так что даже проезжавшие машины и троллейбусы нестерпимо выли и шуме ли. Исчезла привычная легкая расслабленность приморского города. Замолкла му зыка на набережной. Сгинули куда-тоторговцычерноморскими безделушками. Киоск звукозаписи у рынка, где прежде толпились и гомонили десятки людей под грохот и хрипы зарубежной эстрады, был наглухо закрыт. Пропали с улиц и беззаботные от дыхающие, и бесшабашные молодые компании. Лица прохожих были сумрачны и растеряны. Люди поспешно шагали куда-то, упорно глядя под ноги, и будто боялись взглянуть на окружающих, таких же угрюмых и подавленных. 82
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2