Сибирские огни, 2006, № 6

ОЛЕГ ЗОБЕРН НА ПРОСТОРАХ РОДИНЫ Холмик под ногами тоже вроде просел. Горнист спустился на асфальтовую дорожку, пошел к распахнутой двери корпуса четвертого отряда... А там пол места­ ми прогнил, валяются ржавые кровати, тряпье, белая краска на потолке изогнулась лоскутами; унитазы в уборной разбиты — торчат розовые керамические остовы. — Вер, Ве-ерка, -—позвал горнист, силясь не заплакать. — Есть тут кто? Только сквозняк шелестит на полу желтыми страницами рваной политиздатовс­ кой книги. Соображать, что делать, оказалось больно и трудно. Еще надеясь дозваться кого- нибудь, он громче крикнул в сырую пустоту здания: — Ребя-ята! Э-эй, ребята! Не отвечают. Сел на пол, прислонясь спиной к сырой шершавой стене, положил трубу рядом. Зябко. Обхватил колени руками. Сыпанул дождь. Частый стук капель о жесть подоконников. Противно каркнула ворона... Горнист заплакал, но, подумав, что Верка удивится, если узнает о такой его нетвердости (ведь должен быть смелым пионером, а раскис), немного успокоился и понял: надо выбираться из развалин. С дороги оглянулся на голубые металлические ворота «Красной сосны», утер нос и пошел. Он помнил, какдетей везли влагерь: автобус свернул с шоссе, потом был поселок, за ним—минут через десять— совхоз «Восход». На обочине еще кирпичный указа­ тель стоял, а над названием совхоза расходились алые лучи из крашеной арматуры. Решил идти, пока не встретятсялюди. Тогдаможно спросить, какдомой попасть. Вскоре промок. На белых гольфах расплылись грязные пятна, сырые шорты и майка не грели. Лес по обеим сторонам дороги шумел в вершинах, дождь то стихал, то накрапывал. Горн под мышкой холодил бок. Бросить его жалко, все же не простая труба. Тяжела только, мешается, да без горна он уже не горнист, так, невесть кто. Остановился протрубить зорьку. Вдруг бодрее станет? Труба не действовала. Потопал дальше, хлюпая сандалиями. Когда дождь кончился, идти стало легче, прибавилось сил. Захотелось пить. Выб­ рал на обочине лужу попрозрачнее, с камешками и темной листвой на дне, опустил­ ся перед ней на колени... Увидев свое отражение, горнист догадался, что взрослеет. Мальчишеское лицо огрубело, пушок на подбородке отвердел настоящей щетиной, а шорты треснули, когда вставал. Тесные сандалии скинул и грязные гольфы стянул. Так удобнее. Бронзовая труба стала меньше. «Расту, -—подумал он. — А что толку? Даже до совхоза еще не добрался». Думалось горнисту теперь тоже по-взрослому, он ощутил, как умнеет, как отя­ желела голова. Осмотрелся внимательно, стоя у лужи: что еще неведомо? Сосчитал молодые елки на обочине слева. Получилось восемнадцать штук. На повороте, за которым дорога снова тянулась до горизонта серой асфальто­ вой лентой с лесом по краям, в кустах зашумело, послышался треск ветвей. Горнист остановился, перехватил трубу за конец, чтоб, если лихие люди, инстру­ ментом разить. Ведь ограбить могут... В заднем кармане шорт лежат десять рублей. Родители с собой дали, отправляя в лагерь. Достал вдвое сложенный красный черво­ нец, зажал в кулаке. За деревьями — возня, потом, раздвинув мокрые кусты, на дорогу выбрался долговязый парень в спортивном костюме, с большим зеленым ящиком на ремне через плечо. Где-то горнист его видел... Долговязый подошел, протянул руку: — Привет, горнист, вот и встретились. Помню, помню, как ты в детстве трубил, — он поставил ящик на дорогу. — А че босиком чапаешь? — Так, из сандалий вырос, — сказал горнист и вспомнил, что это Леха, тот самый Леха, вместе в отряде были, дружили. Втайне от вожатых бегали вечерами на реку купаться, покуривали, и оба еще в Верку влюбились.