Сибирские огни, 2006, № 6
АЛЕКСАНДР КОЗИН ПОСЛЕДНИЙ ПАРОХОД ционарных якорях-бочках. Летел на крыльях песни, привольно текущей из радио рупора в звездное ласковое небо. «Лето! Ах, лето...» Он теперь понимал ту непре одолимую силу, которая зовет людей в море. На душе было светло и певуче. Как хорошо, что есть у нас эта большая и добрая страна, это море, это небо с крупны ми низкими звездами! Лето кончилось. Жаль. Но сколько встреч! Сколько событий! Сколько людей... И росла в нем чистая, радостная благодарность. И Сергею Серге- ичу. И Марине. И их прекрасному городу. И Кольке за этот удивительный рейс. И старому трудяге пароходу. И, конечно, этому вечному, раз и навсегда родному доброму Черному морю. Морю детства. Потому что, побывав на нем однажды, обязательно вернешься. И еще раз. И еще. И он тоже еще вернется в Новороссийск. Через год. Или два. Обязательно. К морю. К кораблям. К Сергею Сергеичу. К Мари не. И так же поплывет на большом пароходе. Может, и не один... От этой мысли Слава вздрогнул, тихо рассмеялся и легонько прихлопнул ладонями по поручню. И вздохнул, вглядываясь внезапно повлажневшими глазами в далекие уже береговые огни. Осветил правый борт, заглянул прямо в лицо зеленый огонь. Это Пенайские банки, малые ворота порта. А большие, главные— там, за маяком. Вон он, впереди. Что ж, прощай, Новороссийск. И спасибо тебе. Людей на верхней палубе заметно поубавилось. Шло к полуночи, и пассажиры уходили— кто спать, кто допивать, кто дотанцовывать. А в кинозале— Слава уловил это краем уха— начинался какой-то военный фильм. Родители, строго покрикивая, уводили вниз отчаянно упирающихся детей. И через несколько минут на правой стороне верхней шлюпочной палубы осталось лишь несколько десятков человек. Привольно рассредоточась вдоль поручня, они лениво смотрели на море и вели неторопливые разговоры. — Вот это котел, да? — увлеченно жестикулируя, втолковывал своей девушке молодой моряк, тот самый, который давеча осадил расплевавшегося ворчуна. — А дальше— три цилиндра. Высокого давления, среднего и низкого, — он оглянулся на Славу, будто призвал его в союзники. — Вот и получается трехкратное расширение, понимаешь? У нас на «Нахимове» две таких машины. Мы, считай, последние в мире остались... Девчонка, конечно, ничего не понимала, но восхищенно, снизу вверх, глядела на него и ошеломленно моргала широко раскрытыми глазами. — Погоди, а топят их чем? — заинтересованно встрял Слава. — Углем, что ли? — Что ты! — снисходительно рассмеялся парень. — Это ж только в прошлом веке. А у нас мазут. Распыляется форсунками и горит себе! И жарче, и искр никаких, и дым чище. Вон, гляди! «Куда уж чище!»— подумал Слава, глянув вверх на жирные темные шлейфы из обеих труб. А с другой стороны, в тени дугообразной шлюпбалки, два еле видных пассажи ра разливали что-то в стаканы. Раздались смачные глотки и хруст. Не то яблока, не то огурца. Потом— блаженные выдохи и пожелание какому-то Мишке поскорее сдох нуть. Слава тихонько усмехнулся. И на суше, и на море люди проявляли невиданное ранее единодушие к властям. А вот и мыс Дооб. Его ни с чем не спутаешь. На нем маяк. Стоит над самым обрывом у высокой скалы и лениво поводит своим слепяще-белым глазом. А спра ва, по их стороне, выдавался в море на мысу поселок Мысхако. Цемесская бухта осталась позади. Луч маяка шарил высоко над головой и упирался в серую полосу горизонта. Впереди было темно и черно. Лишь далеко слева еле теплились огни Геленджика. Пароход вышел в открытое море. На душе с непривычки стало тревожно и одиноко. «Хорошо все-таки, что в виду берега пойдем... Хоть какие огоньки, — против воли подумалось Славе. — Надо на левый борт перейти. Все веселее...» Но мерцающие далеко впереди, среди сплошной морской черноты, огни привлекли его. Он, прищу- рясь изо всех сил, вгляделся в них. Оказывается, «Нахимов» был здесь не одинок. Ему навстречу, в Новороссийск, шел какой-то корабль. Огней, кроме мачтовых, на нем не было, и даже неграмотный в морских делах Слава заключил, что корабль этот грузо 52
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2