Сибирские огни, 2006, № 6

ОЛЕГ ЗОБЕРН НА ПРОСТОРАХ РОДИНЫ распределение морального влияния нам положено искони; убедиться в этом мож­ но, заглянув в хранящиеся у Сандрыча, в красном углу, заветные синодики и предпи­ сания. — Поведай-ка нам теперь о том, как ты обескураживал вологодских хлыстов, — поправляет Сандрыч Никифора, когда тот совсем заговорился и перекинул рассуди­ тельный мостик от уборки снега к путеводным кометам. — Да, глядел я на еловую лапу из окна фирменного особнячка, — послушно меняет тему Никифор,— закат, зеленые фонари... Ярое довольство. Идол в костюм­ чике сует тебе чистый бланк, а ты голосишь: «И мазами, и факами обложенный, а маленькой крестьянскою хоругвью не погнушаюсь!» И-и-ить, такие они, целлюлоз­ ные козлошасы!.. — Не величай себя, Никифор, последней инстанцией,— останавливает его кор­ мчий, — а то опять перегоришь духом, и придется тебе на Иларионов день воздер­ жаться от икры минтая и разных тефтелей. Никифор замолкает, кутаясь в свой балахон. С горки видно, что в деревне темно. Значит, Тоша или свечу из бережливости не затеплил, или уже спит. Я опять вспоминаю о козе. Она, должно быть, из ПГТ. Сбежала с выпаса, поте­ рялась и, долго кружа по окрестностям, ополоумела. Выбрела к нашей деревне, увидала чужого человека... Походка-то у меня размашистая, тревожная. Возле источника останавливаемся. Надо расходиться по избам. — Завтра с утра будем в бане на пару гнуть декоративные коромысла, — гово­ рит кормчий. — Собираемся у Никифора, без четверти семь. Подполковник, как бок? — Побаливает. — Ничего, оклемаешься. Да, вот еще: если Тоша откажется рано вставать, избей его, что ли... Верни-ка инвентарь, — Сандрыч забирает у меня свою кочергу. На прощание он пожимает мне руку, а Никифора легонько стукает клюкой по голове. Тот оправдывается: — Прости меня, кормчий Сандрыч, за грубиянство. И за мешки... Их ведь еще много осталось... Иду к своей избе, с опаской думаю о козе, о том, что надо было попросить кормчего дать мне до завтра кочергу, и решаю, что на днях непременно смастерю себе из валяющегося во дворе обрезка толстой металлической проволоки что-ни­ будь охранительное. В комнате темно, нащупываю — справа на стене — маленький рубильник и радуюсь: электричество дали, светит лампочка. Тоша— по-прежнему на своей кро­ вати, бормочет, вздыхает. Мне вдруг становится его жалко. Сажусь рядом, говорю: — Хватит изнывать. Что же ты, родной, а? Э-эх... Вообще не надо тебе всячески мудрить. Не твое это. Угомониться пора, — я кладу руку Тоше на плечо, хочу успо­ коить брата, рассказываю: — Никифор, вот, ряску себе сшил. Хорошо получилось, очень естественно. Знаешь, ведь он искушал меня сегодня. И не зря... Наконец Тоша слегка улыбается чему-то, и я понимаю: сейчас во дворе ни зги не видно, но можно запросто сбегать в уборную, не боясь приблудной козы, можно даже выйти с Тошей на середину деревни и— во имя любви— стукнуть молотком или камнем по висящей там на старой березе чугунной болванке. ВЫШКА Летом солдат выходил встречать рассвет на смотровой площадке. Часам к четы­ рем меркли огни по горизонту, кое-где среди леса проступали небольшие поля и линии просек, а с южной стороны— поселок, дорога, озеро. В будке на самом верху военной вышки стояли три койки, стол, электропечь, радио. Зеленые ящики с инвентарем. На стене висела винтовка. Стальная стометровая громадина в ветреную погоду немного покачивалась, скрипела.