Сибирские огни, 2006, № 6

это недвусмысленно указывает еще одно обширное лирико-этнографическое отступ­ ление. Главный персонаж здесь — женское божество со знакомыми нам по детским сказ­ кам злодейским именем. На самом деле, разъясняет незнайкам В. Дворцов, Баба Яга имеет длинную родословную, на что ука­ зывает обилие сходных имен во всех миро­ вых мифах, включая иранские («Йима», хра­ нитель огня), индийские («Агни-огонь и Ин- дра»), греческие (Артемида, «медвежья бо­ гиня» и Геката со змеями в волосах). И все они — «наследницы единой Праматери Ки- белы, великой Матери Мира и всех богов». Ее главная функция — посвящение в «иные миры», жрецы, а также в члены своего рода-племени по достижении брачного воз­ раста. Алексей же проходит обряд посвяще­ ния в сибиряки. Всё тут происходит почти по Дж. Фрэзеру. Согласно автору «Золотой ветви» (в пересказе В. Дворцова) «во время инициации из посвященного вынималась душа и передавалась тотемному животно­ му... Во время обряда мальчик умирал и воскресал новым человеком. Обряд совер­ шался обязательно в глубине леса и сопро­ вождался телесными истязаниями и повреж­ дениями. Другая форма временной смерти могла выражаться тем, что мальчика симво­ лически изрубали на куски, варили, жарили и вновь воскрешали». Так с Алексеем и по­ ступили местные духи «менквы», передав его духу болезней Кынь-Кону. Он-то и «выдер­ гивает» из тела мальчика «кусочки печени и легких, жадно пожирая их. Юного следопы­ та спасает старый хант Колькет: напуганный его шаманскими заклинаниями, Кынь «стал изрыгать из себя» скушанные части тела, «быстро укладывая все по местам, прихло­ пывая и приглаживая». Поездка заканчивается благополучно, хоть и не без последствий. В первую очередь для читателя, и без того потрясенного пре­ дыдущей каннибальской сценой. У него воз­ никает предположение: не являются ли жизнь и приключения Тороповых и их земляков иллюстрацией к древнесибирским сказани­ ям, легендам, мифам? А может, чередова­ ние «этнографических» и «беллетристичес­ ких» текстов романа является приемом вза­ имного их комментирования: жизнь школь- ников-следопытов поверяется исторически­ ми древностями, а о них невозможно пове­ ствовать без тщательного описания мелочей их ребячьей жизни в окружении удивитель­ ной сибирской природы? Весь секрет в том, что для В. Дворцова- прозаика и этнографа нет мелочей. Он не столько описывает, сколько об(раз)ъясняет, и в этой «учительн(ск)ой» прозе теряются масштабы и границы: человек и животное, предмет и явление, быль и миф даются то­ тально, без дистанций и пробелов, одним текстом. Писателя это раскрепощает неимо­ верно, читателя удивляет, но не останавлива­ ет в его стремлении адаптироваться к «сплошной», манере автора. Который вро­ де бы дает ему выбор: он может читать либо только «этнографию» с «мифологией», либо только «беллетристику» с «приключе­ ниями». Впрочем, и в «беллетристике» ему бу­ дет нелегко: нежелание писателя отделять человека и «нечеловека» (животное, вещь, явление), привычка к «мистериальности», открытию в очевидном невероятного, над­ страиванию над обязательным необязатель­ ного (свойство писателя «мифологическо­ го») делает чтение больше познавательным, чем развлекательным. Теперь понимаешь, что открывающий вторую часть («тетрадь») книги большой очерк шаманизма — его иде­ ологии (экстремальное целительство), бес- тиария (волкооборотничество) и металлогра­ фии (серебряная чеканка), просто разверну­ тый комментарий к одной, но очень важной фразе, произнесенной Колькетом: «братец Леха - избранный духами, он, когда вырас­ тет, шаманом станет». Таков своеобразный принцип подачи материала автором, распро­ страняющийся на обе половины романа. Вот В. Дворцов, например, рассказыва­ ет о приехавшей из города Вике, соученице братьев. Чувствуется, что контекст при этом будет максимально, по-сибирски широким. Так и происходит: сначала холм в Лаврове мифологически сравнивается со спиной Рыбы Кита, встает школьница под советс­ кие радиопозывные «Пионерской зорьки»; к ним присоединятся дореволюционное «зауэровское ружье» в качестве детали ин­ терьера «дядиной» квартиры, увидит и об­ лизнется читатель и на смачно описанные «капустку» и «огурчики» с «дядиного» сто­ ла. Затем — пища духовная: Вике прочита­ ют целую лекцию о том, что она теперь учит­ ся «в старейшей сельской школе Томской об­ ласти». А вот компания из двух братьев и заяд­ лого рыбака дяди Вани выходит на щучью охоту. Энциклопедически мыслящий автор не упустит возможности осведомить чита­ теля о месте речной хищницы в народно­ мифологических представлениях, которое (место) оказывается рядом с медведем. Сама сцена охоты описывается обстоятельно, с подробностями, характерными для натура­ листских очерков о природе или о сектантс­ ких обрядах. Найдем мы тут и этюд о жутко­ ватой приманке из убитых крыс с воткнуты­ ми в плавающие трупики гусиными перья­ ми — «сигнальными флажками», и «голей- ный топляк» из падших сосен, куда клюнув­ шая таки на крыс щука спасается от врагов, и, наконец, вполне подходящие для реликто­ 181