Сибирские огни, 2006, № 6

одномерным образом и выступает «как его квинтэссенция» (по утверждению В.Н. То порова). Всякий же путь не только сакрален, поскольку переводит преодолевшего в но вое качество, но и труден одновременно. Однако в таком именно ракурсе он и приоб ретает особую качественность, поэтому: «Не бойтесь бурь! Пускай ударит в грудь / При роды очистительная сила! / Ей все равно с дороги не свернуть, / Которую сознанье на чертило». Николай Заболоцкий был подвижником в собственном пространстве, «человеком пути», постоянного нравственного самосо вершенствования, которое еще в молодости стало нормой его жизни. Подобное утверж дение едва ли нуждается в аргументах, дос таточно упомянуть о том, что стихотворе ние «Не позволяй душе лениться» уже стало хрестоматийным в те годы, когда о Заболоц ком почти не говорили и не писали. Путь как вид художественного пространства связан у него с внутренней эволюцией лирического героя, наиболее ярким примером чему яв ляется стихотворение «Неудачник». Образы пути прямого и кривого (соответственно) чрезвычайно актуальны в мифопоэтическом пространстве. Вот и «неудачника» «осторож ная мудрость направила» всю жизнь идти «по глухому пути», «колеей» и «обочиной», а не прямой дорогой, которая одна была дана ему как цель и спасение от сегодняшней тос ки. Нет, уж лучше «пусть дорога уводит во тьму» («в тюрьму» — в первоначальном варианте), по мнению автора. Конечно, не всякий путь может быть пройден («Где-то в поле возле Магадана», 1956). Но путь ведь не столько зримая реаль ная дорога, сколько зачастую (в мифопоэти ческой традиции) некий свод правил, обо значающий общую линию поведения, внутренний нравственный закон, учение. И во многих случаях ценность пути состоит не в достижении определенного успеха, но, прежде всего, в нем самом, в приведении внутренней логики собственной жизни в соответствие с тем модусом правильного пути, который (согласно учению Будды) есть всегда. Нужно только открыть этот путь и ему следовать. В этом поэт Заболоцкий был тверд. «Нет на свете печальней измены, чем изме на себе самому», — писал он об одном из друзей-поэтов. Его же человеческую сущность не смог ли изменить ни изуверский по своей жесто кости многосуточный допрос, приведший к психическому срыву, ни годы каторги и ссыл ки, ни явная несправедливость обвинения, когда главный «фигурант» по его делу во все годы человеческой и творческой изоляции поэта оставался на свободе и даже преуспе вал, ни бесчеловечные порой «условия со держания» обвиняемых и осужденных. Он никого не предал и не оговорил, даже в мо мент потери рассудка. Да, власть заставила его замолчать. Надолго. Но заставить его из менить себе не смогла. «Низменная», по определению Лотмана, зависимость челове ка от окружающей среды никак не сказалась на его, Заболоцкого, внутренней самоорга низации. Глубоко в душе он сохранил свое нравственное пространство и собствен- .ный путь, не позволив эхо в себе подавить и не адаптируясь под «структуру простран ства» окружающего. Как художник, он был очень требователен к себе, и отсюда изна чально возникла художественная потреб ность поэта иметь свой собственный, не под лежащий внешним деформациям, простран ственный мир. Поэтому его лирический ге рой так внутренне величествен и так огро мен внешне. Поэт архетипически уподобля ет собственное тело Космосу. Отсюда - со ответствующий герою тип и характер худо жественного пространства. Произведения Н. Заболоцкого выявля ют его обширный и глубокий, и напряжен но-интенсивный пространственный опыт. Человек и пространство в его поэтике соеди нены, как писал В. Топоров о С. Кржижанов ском, «живой связью» (выделено мною — Г.К.). «Человек и пространство, —- пишет далее исследователь, -—как о в л а д е в а ю т один другим, делают один другого своим, так и п о д д а ю т с я один другому и р а с т в о р я ю т с я друг в друге, становясь не своим, а е г о, то открывая это др у г о е , то свободно открываясь ему навстречу...... Но Заболоцкий (как и Кржижановский) не только «знал пространство», но и чув ствовал его, — «способность более редкая, чем знание пространства, и предполагаю щая в его субъекте некий внутренний орган восприятия пространства. Эта способность, которую нужно понимать как глубинное «зна ние» своей соприродности пространству и органическую удовлетворенность этим род- ством-сродством, подтверждающимся при каждом соприкосновении с пространством», была свойственна Заболоцкому в высокой мере и непроизвольно демонстрировалась им всякий раз, когда речь заходила о вещах, о ка тегориях, внутренне близких поэту, как его личное пространство, мир окружающей при роды, человеческая живая душа и т.п.: «В этот миг перед ним открывалось / То, что было незримо доселе, / И душа его в мир поднима лась, / Как дитя из своей колыбели». Этот «образ» является важнейшим в космологии Заболоцкого. Природа для него — абсолютная мера, а модус материально го и (амбивалентно) потустороннего мира отличается всесторонней разомкнутостью и абсолютной безграничностью. 171