Сибирские огни, 2005, № 12

ВАСИЛИЙ СТРАДЫМОВ Ш ЧЕРЕМИСИН КЛЮЧ Где-то при третьих петухах, когда свечи сгорели чуть ли не до последу, крестьяне ставили в конце ведомости свои подписи. Бедняки обратились к священнику: — Рукоприкладствуйте и вы, батюшка. — Не могу, люди добрые, у меня духовный сан. — Ну, и что же?— тянули его за широкий рукав.— Вы же нашенский. Скрепите своей рукой. Амвросий поставил свою подпись. Получив ведомость из Яндинска, Ларион устало улыбнулся: среди фамилий крестьян красовалась подпись священника Амвросия. И еще удивила одна роспись: «Писчик Безродных»— для Лариона это был ГошкаШергин, получивший мирскую должность. Аринка заглянула в залу, которая была гостиной и кабинетом. Ларион в белой рубахе стоял за конторкой и что-то сосредоточенно писал, не замечая ее, увлеченное лицо его было мужественно-красивым. Когда она заглянула во второй раз, Ларион спал на кожаном диване с какими-то папками под головой. Подошла к конторке, чтобы загасить свечу, и прочла бумагу, исписанную расторопным почерком мужа: «Нижнеилимские выборный Николай Белоборов и подьячий Илья Петров не явились во Илимск. Ранее мною послан ордер, в коем велено ведомости сочинить. Только те ведомости и поныне в присылке не имеютца, из чего видно, что как выборный, так и подьячий, признаетца мне, в должности своей нерадивы, того ради тебе солдату ехать в Нижне-Илимскую слободу на почте, и по приезду в тое слободу взять оных выборного с пищиком и забить в деревянные колоды, привез­ ти сюда и предъявить ко мне. Иларион Черемисинов. 22 февраля 1773 году. г. Илимск ». Мягкий свет падает на лицо спящего. Аринка видит твердую линию подбород­ ка, изгиб рта и непокорные, тронутые изморозью седины светлосоломенные воло­ сы. Две межбровные морщинки то сходятся, то расходятся— Лариону грезится что- то беспокойное. Да, жестким и упрямым может быть он, когда не выполняются его приказы. В такие моменты взгляд его сверкает остро, как бритва. А разве может быть иначе? Ведь заступается он за бедных, среди которых, види­ мо, немало больных, увечных, сирых, нищих. Она сама страдает по страждущим и молит Бога, чтоб не оставил их. Она понимает, что вверены ему дела большие. Государственные. Он сам гово­ рил ей, что жизнь его одушевлена служением государыне, желанием общего блага. Она будет ему добрым товарищем во всех делах — ив печали, и в радости. Аринке вспомнились слова Лариона: «Я не устаю любоваться тобой. Ты окры­ ляешь меня, будоражишь душу, горячишь сердце». «Счастливица я в любви!» — думает она. 5 Со скорбным видом плелись из острога домой Шестаков и Сизов. Под ногами надоедливо скрипел снег. Во дворе казака Бутакова надрывно выл кобель. «Ванька где-то шляется, а собака не кормлена. Баба больная, пластом лежит...» — подумал сердитый Сизов. Но обуреваем он был другими мыслями: — Как разошелся Черемисинов!— негодовал он.— Подарки и взятки запретил. Во всем воеводстве. Он или чересчур умный, — при этих словах секретарь поднял руку выше головы, — или с придурью, — выразительно повертел варежкой у лба. — Скорее последнее,— хихикнул Шестаков.— Другой бы на его месте взятками не побрезговал. Подарки это что? Почтение к власти. Чтоб все было чинно-благо­ родно... И в Петербурге подарки берут. За милую душу. — Во-во! — подхватил Сизов.— А нас обложил, как волков— некуда сунуться. — Захиреем при нем, — соглашается воеводский товарищ. — Но в Иркутске его причуды, я полагаю, не одобрят. С детских лет впитал Ларион неприязнь к взяткам, считая их порочным, бес­ стыдным, безобразным делом, особливо со стороны тех, кто вероломно принуждал к подачке. По его мнению мздоимство противоречило законам божеским и челове­ ческим, хотя давно вплелось, как плевелы, в жизнь народную. И он решил объявить