Сибирские огни, 2005, № 12

— Я все о себе, красавица, знаю. Даже больше, чем надо бы. И, видимо, было в его взгляде что-то такое, что она не решилась к нему приста­ вать. Он шел, насвистывая. Прошел по базарчику, присматриваясь ко всяким сувени- рам-безделушкам, хотя ему больше некому было дарить. Действительно, отчаяние перехватило горло, когда он вернулся в свою мона­ шескую келью. Вернуться, догнать ее? Просто у нее сдали нервы? И сейчас она, скорее всего, жалеет об этом. Не может же быть, чтобы они простились таким вот образом! Нет, не надо было ехать. Как он не понимал этого? Все это тебе поделом! На старости лет хотел пристроиться. Ижена, и дети, и даже теща, которая к тебе хорошо относилась, и внуки впереди, а ты на все готовенькое. За тебя другие старались, пока ты без всяких забот и обязательств со своей химерической идеей славянского един­ ства мотался по свету. Собираясь сюда, ты думал только о себе, о ней ты подумал? Мысли не давали покоя. Самое страшное, что он не оставляет после себя на планете никого. Никого! После него— пустота. Но зачем-то же существовал, тянул из века в век свою тяжелую лямку его не громкий крестьянский род, а он беспричин­ но оборвал его... Весь следующий день он провалялся на своем топчане, бессмысленно смотрел в потолок. Он надеялся, что она придет хотя бы проститься. Вспоминал жизнь до нее. Жену, которую оставил несчастной, лишив главного — радости материнства. Да, конечно, она сама виновата, но по большому счету виноват только он. В конце концов, нужно было вовремя развестись, и она нашла бы, несомненно, счастье с другим. Есть ошибки, которые невозможно исправить, хоть бейся головой о стену. Все откладывал на завтра. После Афганистана ему удачно подвернулась Югославия... Он лежал и смотрел в потолок. Вспоминал, как познакомился с Весной. Как уходил от нее в последний раз, сказав, что уходит в последний раз и ненадолго. — Оставайся! — сказала она. — Мои дочери приняли тебя. . . Ия еще, наверное, способна рожать... Как-нибудь проживем. А мама еще раньше тебя полюбила... Да, он всей душой прикипел к ней, как, наверное, ни к кому не прикипал, но все же не было того, чтобы безоглядно остаться. Это значит навсегда порвать с родиной. А он не мог себе представить жизнь без России. Можно годами мотаться по чужим странам, но чтобы обрубить вот так, разом, чтобы потом в Россию приезжать только в гости?.. И он, терзаемый душой, потащился снова искать на задницу приключений — в Косово, на прощание сказав: «Я ненадолго, я скоро вернусь, я в последний раз». И он сам верил, что действительно в последний раз. Но кончилось это тем, что совер­ шенно опустошенный косовской трагедией на обратном пути попал в эту заварушку, когда, чтобы выбраться из нее живым, пришлось взять в руки автомат, а потом скры­ ваться вместе с сербскими войниками в горах, в том числе от новых сербских властей, и только по прошествии времени узнал о своей «смерти». Сначала он опешил от такой вести. А потом обрадовался ей, как свалившемуся с неба Божьему дару: разом уйти от многих своих проблем, а главное— никому не быть больше обузой. В его воспоминаниях не было хронологической последовательности. То мысли перекидывались обратно в Афганистан, где он начинал карьеру военного журнали- ста-аналитика. Считая себя подранком Великой Отечественной, сын инвалида ее, он напросился туда с тайной мечтой написать книгу о войне, какой еще никто не напи­ сал: без всяких прикрас, чтобы, прочитав ее, люди ужаснулись и, может быть, нако­ нец остановились. Правда, он вскоре понял, что ничем ее не остановить, тем более книгами, если за все время существования человечества ее не остановил никто, по­ тому как она в самой сути человека, но он все равно мечтал написать такую книгу. Ради этого он жертвовал всем, прежде всего семьей. Он был несчастлив в браке. Ну, женился неудачно, разведись, женись снова. А он тянул эту нудную лямку, оставляя решение вопроса на завтра. Вот и дотянул. В любви, как и в литературе, нужно иметь талант, в ней должна быть какая-то безоглядность, решимость на последний шаг. А у него ни того, ни другого не оказалось. Книга осталась незаконченной и теперь валя­ лась у матери в шкафу, если рукопись уже не пустили на растопку. И теперь он знал, что никогда он свою книгу не закончит. И не только потому, что понял, что книги не