Сибирские огни, 2005, № 12

бежали вдоль улицы. Какой-то мальчик с мячом опередил идущих и вглядывался в наши лица с тревожным, настойчивым воп­ росом. Долго шли мы по широкой улице Кар- погор. Глубокий песок шевелился под нога­ ми. Постояли у школы, где он учился. И с нами все еще был тот малыш в резиновых сапожках, прижимающий к себе мяч. Кари­ ми удивленными глазами провожал он пе­ чальное шествие и все вглядывался в наши лица: что же такое смерть? Земляки, писатели, друзья, незнакомые друг другу, шли мы рядом, всех нас сплотил он в те дни своей смертью. Надолго ли хва­ тит нам этого единения... Жизнь опять позо­ вет каждого в свой дом, к собственным за­ ботам. А его домом была вся эта земля, по ее песчаным волнам плыл он в последний раз. «...Похороните меня в Верколе, на ро­ димом угоре...» В Верколу мы прибыли под покровом темноты. Тишину деревни разорвал крик- причитание: «Дядя Федя, родненький!» А ночь прикрывала уже и дом на угоре, и дали за рекой, отвечая на просьбу поэта Ольги Фокиной: «Занавешивай, Веркола, светлой Пинеги зеркало...» Утром, пройдя в глубину двора, порос­ шего сочной травой, и обернувшись, слов­ но на зов, увижу: наискосок, с другой сторо­ ны улицы — тот самый дом с коньком... «...Безмолвно, понуро свесив головы' тесо­ вых крыш, провожали меня деревянные кони...» Под угором песчаный плес. Поблески­ вает, течет, отсчитывает время Пинега. На том берегу — леса, леса, белеют стены монасты­ ря. «Пока течет Пинега, будет жить память о нем», — сказал у могилы Василий Белов. Как горестно плакал он, на поминках, обнимая веркольских старух: «Спойте, спойте и мне...» «...Меня неудержимо тянуло в большой шумный мир, мне захотелось работать, делать людям добро, как делает это и бу­ дет делать до последнего часа Василиса Милентьевна, эта безвестная, но великая в своих деяниях старая крестьянка из северной лесной глухомани...» Радовался скворец на черемухе, наби­ рающей цвет. Ветерок, прохладный и легкий, качал молодую зелень старой лиственницы, шевелил ленты венков. Когда гроб опускали в могилу, два журавля взлетели и поплыли над нами. Я бросила в могилу горсть куз­ басской земли. Земля наша казалась особен­ но темной, сытной среди скудной, северной. К вечеру резко похолодало. На солнце светились березки, земные русские свечи. Вокруг могилы стояли, ходили веркольцы. Его семья. Каждый из них считал себя луч­ шим другом и роднёй. Так и было. И оклик­ нет, и обнимет, и в дом зайдет, и на завалинке посидит-послушает. Я сидела во дворе, на пне старой ли­ ственницы, слушала, изумляясь, голоса ме­ стных женщин. Говорят, как поют! Вот она, эта музыка северной русской речи... Кто-то из близких говорил о заборе вокруг двора. А его могила раздвигала все заборы вокруг большого дома-земли, и трещали заборы наших, непоправимо, от рождения, от пер­ вородного греха разъединенных жизней. Когда строили Абрамовы свой дом «не­ казистый, невзрачный по сравнению с до­ мами-крепостями, Федор Александрович был доволен: «Стоит он на деревенском угоре. И какие дали, какая ширь расстила­ ется вокруг... Да разве это не дом? Травя­ ной луг... Травяные залы.. Луга как зеленые залы... Небо... Всё — дом... » Здесь он плотничал и косил. Любовался огненными маками. Ходил за водой в сосед­ ский колодец. Ходил с ведерком за морош­ кой. Здесь «робил» за письменным столом. «При первой возможности он уходил к лю­ дям, — вспоминает Людмила Владимиров­ на, — вслушивался в разговоры, разгадывал характеры, любовался, восхищался, негодо­ вал...» Здесь было написано открытое пись­ мо землякам. «Чем живем-кормимся». Су­ рово, с душевной болью обращался он к тем, кого любил как родню: «Чувствуете вы свою ответственность за запущенное хозяй­ ство?» — о бесхозяйственности, психоло­ гии иждивенцев, о пассивности, о националь­ ном бедствии-пьянке. И его волновало, что «разрушается человеческая почва»: «Толь­ ко и слышишь — хорошо живет, вся в золо­ те... Омещанивание деревни, страны. И это все под видом социализма...» Зачем он затих? Зачем ушел от нас, та­ кой горячий, непоседливый? «Он — ваш голос. Вы умеете петь, пе­ реживать, плакать, а он — ваш голос, — ска­ зал у могилы Владимир Солоухин. — Он — ваш заступник. Он вас отстаивал и в книгах и на трибунах. Скажут о нем, что он — солдат, что бит был жестоко, но выходил победите­ лем...» А сражаться писателю-фронтовику Фе­ дору Абрамову приходилось за суровую правду о русской деревне, которую замал­ чивали те партократы, которые сегодня пе­ рекрасились в либеральных управленцев- временщиков, вобравших в себя все пороки советской системы и — ничего от ее великих достоинств. Эту правду пытались приукра­ сить слащавые бытописатели, очернить и извратить до предела — писатели-либералы. Партийным чиновникам подпевали послуш­ ные критики: «искажение действительнос­ ти», «сгущение красок». В своем отечестве 204