Сибирские огни, 2005, № 12

шит В. Брюсовым. Чуть ли не до прямых со­ впадений доходило. «По улицам узким, и в шуме, и ночью, в театрах, в садах я бродил...» — у В. Брюсова. «В кабаках, переулках, из­ вивах...» — у А. Блока. «La belle dame sans merci» у В. Брюсова и Прекрасная Дама у А. Блока. «Она прошла и опьянила Томящим сумраком духов...» и «Дыша духами и ту­ манами...» у А. Блока. «Уличная» и «Про­ хожая» у В. Брюсова и «Незнакомка» у А. Блока. «Фабричная» у В. Брюсова и «Фаб­ рика» у А. Блока. Сравнения можно мно­ жить и множить. И то, что «Балаганчик» — пьеса времен первой русской революции, у В. Брюсова вызвал настоящий восторг, можно назвать кульминацией этого ученичества. Именно после этого («перечел Ваш «Балаганчик». Прекрасно, хорошо совсем», — писал он А. Блоку) он включает Блока «в священное чис­ ло семи современных поэтов: Сологуб, 3. Гиппиус, Бальмонт, я, Вяч. Иванов, А. Бе­ лый, А. Блок — вот эти семь...» (письмо П. Перцову 5 апреля 1906 г.). Заметим, что все они — символисты-декаденты, мистики-ар­ хаисты, которые не могут писать о современ­ ности, не думая о Древних Греции и Риме, Вавилоне или Ассирии. Культура у них неиз­ менно побеждала злобу дня, то есть реализм. И потому о революции тот же В. Брюсов написал с точки зрения гуннов, как Д. Ме­ режковский — Хама. «Но вас, кто меня унич­ тожит, Встречаю приветственным гимном», — писал он в «Грядущих гуннах». Во имя чего это влечение к смерти, от­ куда любовь к варварам у интеллигента? «Оживить одряхлевшее тело \ Волной пыла­ ющей крови», — отвечает сам себе В. Брю­ сов. «Сложите книги кострами... Творите мерзость во храме», — подзадоривает поэт- гунн. «А мы, мудрецы и поэты \ Унесем за­ жженные светы \ В катакомбы, в пустыни, в пещеры», — уступает свое место другим уставший от славы В. Брюсов. Культура дол­ жна обновляться, искры от вандалистского костра должны зажечь свет нового искусст­ ва, революция — это единство разрушения и строительства, кощунства, «мерзостей» и «пылающекровной» святости — таков кате­ хизис революционера пятого года. 4. Пьеро В этом брюсовстве и состоит загадка «Балаганчика». Мистики ждут «деву из даль­ ней страны», но почему-то в «театральной комнате» вместе с сидящим у окна Пьеро, который в свою очередь ждет Коломбину. Но явившаяся наконец-то Она не имеет сущности, кроме разве что пола. «Необык­ новенно красивая девушка» в белом и с ко­ сой за плечами можно принять и за «тихую избавительницу» мистиков и за Коломбину, невесту Пьеро. В обществе укравшего ее Арлекина она вдруг становится картонной. После его позорного провала «вверх нога­ ми в пустоту» сквозь нарисованную на бу­ маге «даль» она принимает образ то Смерти «в длинных белых пеленах» и косой («лезве- ем») на плече, то «красивой девушки Колом­ бины». Но внезапно «все декорации взвива­ ются и улетают вверх. Маски разбегаются», и на сцене остается один Пьеро, страдаю­ щий о своей «картонной невесте». Так и А. Блок остался один, опознав в мистической «деве», своей Прекрасной Даме всего лишь картон, то есть одни слова, риторику, суету и чепуху. Мистика оказыва­ ется не религией (о разнице этих понятий он напишет в дневнике в период создания пье­ сы — январь 1906 г.) Апокалипсиса, а клоу­ надой. Не революцией духа, а гастрономи­ ческой принадлежностью: у Паяца, един­ ственный раз появившегося на сцене, течет вместо крови «клюквенный сок». Нужно, по В. Брюсову, «оживить одряхлевшее тело вол­ ной пылающей крови». Клюквенный сок должен весь вытечь, «картон» должен сго­ реть на кострах вандалов, «маски» должны «разбежаться», чтобы произошла подлинная революция, а не балаганное действо. А. Блок понял, а В. Брюсов почувство­ вал это раньше своих соратников по симво­ лизму — разгневанных А. Белого, С. Соло­ вьева и других. Особенно А. Белый, назвав­ ший пьесу «издевательством» над идеалами. В своих наиболее полных «Воспоминаниях о Блоке» он писал: «Вместо души у А. А. разглядел я «дыру», то — не Блок: он в моем представлении умер». Лишь в «Петербур­ ге», писавшемся позже, он поймет, что 1905 год был подлинно революционным. А. Блок опередил своего друга-врага на пять лет, взор­ вав бомбу «Балаганчика» за двенадцать лет (опять эта революционная цифра!) до «Две­ надцати». Соблазнительно сравнить эти два так похожих и не похожих друг на друга произ­ ведения — «Балаганчик» и «Двенадцать». Тем более что сам А. Блок дал для этого вес­ кий повод, «процитировав» в поэме главную коллизию пьесы — любовный треугольник Пьеро - Коломбина - Арлекин, так похожих на Петьку - Катьку - Ваньку. Но только кровь в «Двенадцати» льется уже настоящая, а не соковая, потому что Катька сделана не из картона, а из человеческой плоти. Да и Петь­ ка здесь уже не один на сцене остается, а вливается в отряд красногвардейцев. И к нему ведь, как и к одиннадцати других тоже при­ соединяется Христос, посвящая его в апос­ толы революции. Это уже не мистика, а под­ линная религия революции: вчерашний Петь- ка-Пьеро из «балаганчика» идет сквозь вью­ гу и хаос старой России (писатель-вития, дол­ 195