Сибирские огни, 2005, № 12

сосновыми дровами. С его уходом из жизни эта обязанность перешла ко мне. В ту пору я уже подтягивался к жениховскому возрасту и до полуночи мог толкаться в Л клубе, томимый предчувствием юношеской любви. ЕС Боже, каким изуверским наказанием были для меня обязанности ночного не- топника, но из жалости к маме, работающей в те годы много и трудно, я ни разу не Д нарушил данного мне урока. Правда, подъем к печи затягивался порой на полчаса и 5 больше. 8 Вот и сейчас я тяну время, а надо бы поскорее выползать к костровищу, ставить чай, оглядеться с погодой, потом поднять Кондрашкина и вместе с ним думать, что делать, когда такая складывается обстановка. Сечин, старый турист и таежник, оказы- Ез вается более легким на ногу, и у костра меня ждет кружка горячего чая. <; — Что делать будем?— пытаю я Сашу. ® — Погода обломилась надолго. Вертолет ждать — только время терять понап- Он расну. Выходить надо к кордону. И вызывать туда машину. — А сапоги? • < — Знаю,— отвечает глазастый.— Но другого выхода нет. На бродах будем пере- т обуваться и бродить по очереди. У меня подготовка лучше, буду таскать сапоги с берега на берег. Думаю, что и Юрий Александрович такое же решение примет. Подтянувшийся к костру Кондрашкин молча кивает головой. Но планы наруша- ЭТ ют москвичи и новосибирцы, по одному выползающие из палаток. Они скорее удив- лены, чем напуганы случившимся в природе за каких-то пять часов. — Кузьмич прорвется,— без тени сомнения заявляет Серьезное и спокойно уходит к реке умываться. g) С академиком и мастером спорта по альпинизму не поспоришь, а потому пьем pt чай, доедаем вчерашний шулем и терпеливо ждем сеанса связи. Ровно в 9 часов взоры всей команды прикованы к генералу, единственному О обладателю спутникового телефона. Внимательно следим за жестами, за мимикой Q лица, пытаясь предугадать ответ Кузьмича на наш запрос. — Понял. Ждать. Батареи садятся. Вызову строго по времени. К Вроде бы все понятно, но почти хором переспрашиваем: щ — Ну как? Ч — А никак,— мрачно извещает Анатолий Александрович.— Фронт обширный. Вылеты запрещены. Но Кузьмич советует не торопиться с выходом. Следующий сеанс связи через два часа. — Погоду ждать бесполезно,— берет инициативу в свои руки Кондрашкин.— Лагерь сворачиваем, чтобы быть наготове. Если в одиннадцать Кузьмич подтвердит плохой прогноз, то выходим без промедления. Броды надо пройти засветло. Видно, вблизи нашего лагеря по распадкам бродяжничает Чуман-дыра. А в других местах в радиусе ста километров куролесят ее сестры и подружки. Отказали в вылете Кузьмичу. Не нашли пока строгие диспетчеры экстремальности в нашем положении и запретили бедовому пилоту рисковать. Не буду описывать всех тягот снежного десанта. Скажу только, что это была мужская работа, на пределе возможностей человеческого организма. На всю жизнь теперь запомнилась мне топонимика нашего перехода: Омелиха и Лабазиха, Сафро- ненская яма и Куимов луг, Малая и Большая Баталишки и наконец-то Глухариха — последний брод перед Белорецком. К этому времени пальцы ног потеряли всякую чувствительность, и, спасая их, последние три километра я бежал сломя голову и, к удивлению своему, ни разу не споткнулся в темноте. Но Кондрашкин, сохатый таеж­ ный, опередил меня почти на час, и это было правильно: прямо с ночной тропы угодил я в горячую баню. И не ты ли, мой новый друг Володя Сусляков, неистово хлестал меня сразу двумя вениками, отгоняя прочь не только застарелые, но и мои будущие болячки. А Кузьмич все-таки прилетел, но к обеду следующего дня. На три часа раньше его на кордон прикатил ГАЗ -66 с дополнительной снедью и дрыхнувшим на сене Панкратовым-Рыжим. ОСЕНЬВСЕМЕНОВКЕ У Александра Твардовского, любимого мною с детства не только за «Василия Теркина», но и за поэмы «Страна Муравия», «За далью-даль», есть крепко берущие за душу строки о родине большой и малой. Они написаны с такой точностью и потрясающей искренностью, которая позволительна только большому Мастеру слова и Гражданину: J 9 J