Сибирские огни, 2005, № 12
— Сержант! — не допуская никакого прекословия, строго командует лейте нант.— Почему не по форме? Документы! Трясущимися руками вырываю из нагрудного кармана все, что там было, вру чаю начальству. Лейтенант медленно, с нарочитым спокойствием и едва скрытой издевкой начи нает листать шуршащие бумажонки. Долго-долго, мучительно долго листает, потом через нижнюю губу произносит небрежно: — Идите в вагон, приберитесь по форме и только тогда получите документы. А до вагона метров двести, если не больше. А где-то впереди уже бьет колокол, извещая об отправлении. Бегу, а у самого и в голове, и в груди только всепарализую- ший страх: «Останусь! Останусь! И что буду делать? Куда потом и чего?» Как это все-таки здорово, что наш бренный мир не без добрых людей! Что бы было, если бы какой-то служивый, совсем незнакомый и совсем из дру гого вагона, стоявший в это время в открытом тамбуре, не увидел меня и, мгновенно оценив ситуацию, не сорвал с себя пилотку и не швырнул ее мне! Заскакивал я в поезд уже на ходу и в самый последний вагон. Вечный поклон и пожелание прекрасного здравия сердобольной молоденькой проводнице, протянув шей мне руку! — Что с тобою, сыночек? — ахнула, увидев меня, когда я вернулся на место, старушка-попутчица, с которой мы ехали на смежных боковушках, от самого Влади востока и постоянно общались: — Обидел какой-то варнак или че? — Хуже! — вздохнул я, не в силах, да и не имея желания что-нибудь объяснить. — Да ни бери ты все близко к сердцу! — взмахнула она своей сухонькой руч кой.— Все обошлось благополучно? Ну и слава Всевышнему! Давай-ка лучше са дись, поедим. Тут проносили кулечки с груздями да с горячей картошкой, я и прику пила и себе, и тебе. Учуяв запах соленых груздей да с укропчиком, я, несмотря на всю свою внут реннюю трясучку, не устоял. Господи! Сколько я уже не пробовал этого чуда? Ка жется, вечность. Упал на сидушку перед крохотным столиком, уже руку протянул за первым сколъзконьким пластиком и, глянув случайно в окно, уже не в состоянии был от него оторваться. За окном плавно проплывали ряды белоствольных курчавых березок, которые я тоже в долгие годы островного своего бытия видел только в тоскливо болезненных, снах. Я сперва не заметил, что плачу. Лишь явственно ощутил на щеках щипучие теплые струйки. —- Солдатик! Да че с тобой приключилось? — вовсе растерялась старушка. — Так...— махнул я рукой. Поезд же летел себе и летел, набирая крейсерскую нужную скорость, щелкал себе и щелкал колесами на рельсовых стыках, и все больше и больше отдалялся от меня не ставший моим Сахалин и все ближе и ближе становилась родная до стона Сибирь. А тетушку свою я так и не сподобился улицезреть.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2