Сибирские огни, 2005, № 12

НИКОЛАЙ ВОЛОКИТИН &тй ПУШКИ НА ВЗМОРЬЕ детски отмяк, подобрел, грозные усищи будто вовсе исчезли, и весь капитан в те минуты выглядел совсем молодым, добрым, простецким, даже домашним. Как я пойму чуть позднее, он в душе именно и был таковым. И все-таки... В ночь перед новым годом в батарее случился небольшой инцидент, между прочим, единственный, первый и последний за всю мою службу инцидент подобно­ го рода. Два вечно чумазых и неприкаянных недоумка из взвода ремонта, приписан­ ные к нашей казарме, где-то достали спиртное, дернули и устроили драку. Их: быс­ тренько скрутили, усмирили, уторкали в койки — будто и ничего не бывало. А спустя чуть более полусуток, сразу же после обеда в батарею нагрянули два особиста в капитанских чинах аж из дивизии и начали всех, кто был на месте, скопом и по отдельности выворачивать наизнанку: что произошло да как, да почему-отчего? Особенно давили на меня, как на секретаря комсомольской ячейки. Ничего нового, понятно, особистам я не сообщил, да и сообщать было нечего: ну помахали два полудурка руками и помахали, с кем не бывает, подумаешь, — однако потрясен первой своей встречей с людьми этой профессии был основательно. Как они узнали о происшедшем, ведь в казарме кроме солдат и сержантов не было никого? Кто сообщил? Как и когда? Мистика прямо! Мистика-то мистика, но после некоторых раздумий я, наконец, докумекал, что тайный информатор кто-то из наших, он среди нас, и у него есть какая-то связь с верхами, может, покрепче, чем, скажем, связь нашего командира батареи с Мазу­ ром, а Мазура с командиром дивизии. Как дальше-то жить-поживать? Как быть, как служить? Ведь все случившееся значит, что каждый наш шаг, каждый наш вздох кто- то постоянно фиксирует и мы днем и ночью находимся под колпаком или в положе­ нии точь-в-точь таком же, как во время злополучных, медицинских комиссий, о кото­ рых говорил Богачук... Откуда берутся эти гнусные тайные шептуны? Кто дал им право так обходиться с товарищами? И не жестоко ли, не подло ли со стороны бесцеремонных дознавате­ лей копаться в солдатских делах, минуя наших непосредственных командиров? Все это я выложил перед комбатом, когда он уже задним числом, после особи­ стов, подобно рогатому мужу, узнающему про неверную женушку самым после­ дним, стал расспрашивать меня, что же в самом деле произошло. Капитан Иванов побледнел. Чувствовалось, что его зацепило. Чувствовалось, что он даже в чем-то согласен со мной. Но ответил он следующим образом, сильно смущаясь и путаясь, точнее, уходя в сторону от сути вопроса: — У тебя, сержант...— Он с самой осени так и кликал меня: «сержант», как бы предваряя следующее мое звание,— У тебя, сержант, превратное представление о доброте и жестокости. Хочешь одну военную притчу? Две роты после почти суточ­ ного марша вечером занимали огневую позицию. Солдаты устали, солдаты едва не падали в обморок от изнеможения, но командир одной из рот приказал: «Копайте окопы! Всю ночь копайте, но чтобы они были у вас глубокие и надежные!» Солдаты стонали, солдаты проклинали своего командира, но куда денешься: приказ есть при­ каз. А другой ротный сказал: «Да ладно, ребята, падайте на траву да и спите себе. Утро вечера мудренее». А утром поперли фашистские танки и передавили всю его ротушку. Понял? Я не понял. Не понял, к чему эта притча. А капитан продолжал: — Самолюбие — вещь прекрасная, нужная, но не всегда. А искоренять недуг надо оперативно и строго. Армия — не детсад, и достичь здесь чего-то в белых, перчатках не всегда удается. Конечно, желательно все делать умно, но ум во всех сферах жизни —оченно большой дефицит. Я вот сколько лет служил, столько лет и боролся со всякими нерадивцами и драчунами. Да так и все командиры по всей нашей армии. Бывали такие в ней фокусники, которые умудрялись за три года на гауптвахте полтора просидеть, и никто с ними ничего не мог сделать, пока кто-то в Москве не додумался, наконец, и не подготовил для министра обороны очень корот­ кий, но мудрый приказ: сколько дней или месяцев просидел на губе, столько потом при демобилизации и будешь дослуживать. Все! Как рукой сняло все выкрутасы... Долго я потом размышлял над словами комбата, да и сейчас размышляю. Не прост, шибко даже не прост был капитан Иванов, да и в положение в данном случае попал непростое, что и вынуждало его осторожничать. Не мог же он со мной, как с товарищем, откровенничать. Зато как лихо обыграл щепетильный воп­ рос!