Сибирские огни, 2005, № 12

— Значит, боец капитана Иванова. Приятно, приятно! Хороший у вас командир. Мальчишкой еще со своей батареей пол-Европы отмерил. щ Я таращу глаза, потому что еще совсем недавно именно так и подумал. А то что ^ сам Воробьев прошел войну «от звонка до звонка», мне ведомо с момента опреде- о ления в часть, когда нам так и объявили: будете служить под началом героя-фронто- 2 вика. щ — И о чем думается бойцу на посту? — спрашивает между тем подполковник. — О службе! — браво отвечаю я, как учит отвечать сержант Ивлев — командир ГС моего отделения в учебке. 5 — Да будет врать-то! — хмыкает Воробьев с усмешливой укоризной.— Тем й более, что врать ты совсем не умеешь. О службе не думать надо, ее надлежит испол- р нять. А думать... На гражданке небось и невеста осталась? д Я уточняю: — Жена. — Даже так? — слегка теряется Воробьев, хочет что-то спросить дополнитель- А но, уточнить, но не решается, снова кладет ладонь на плечо и журит: — Ну вот! А ты ЯГ — о слу-у-уж-бе! Пиши жене по возможности чаще. Женщины разлуку, а тем более ^ невнимание переносят гораздо тяжелее, чем мы. К — Так точно!— отчеканиваю я, преданно глядя в его по-русски чистое, с пра- fc вильными чертами лицо. ^ — Да чего ты как Швейк? — опять мягко делает замечание Воробьев.— Говори О по-нормальному. Мы же не на плацу. Может, какие-то просьбы, претензии есть? q Тут я вспоминаю о послании матери и, сам сознавая, что поступаю бестактно, CQ неправильно, все-таки произношу: К — Претензий нет, просьба есть.— И поскольку подполковник молчит и внима- ^ тельно ждет, продолжаю.— Тетушка тут у меня родная живет под Охой... О Он понимает меня с полуслова. ^ — А сама она не может часть посетить? Встретили бы по всем правилам, как я подобает. — Она хворая у меня,— поясняю я, еще больше изнемогая от неловкости, от стыда, однако подполковник делает вид, что этого не замечает, и продолжает обстоя­ тельно, серьезно, спокойно: — Жаль, что она живет так далеко от нас, на самом севере Сахалина, не в центре, как мы, и не на юге. На юге-то мы будем частенько бывать, там у нас полигон. Но я запомню о просьбе и постараюсь поездку организовать. Договорились? — Ага. Пожелав мне спокойного дневальства, Воробьев уходит, а я остаюсь с приятным чувством удивления и некой необычности, странности только что происшедшего. Где уж тут думать не о настоящем моменте, не о службе, а о чем-то другом? Почти четыре месяца я в части, а не могу до сих пор привыкнуть к диковинкам. Первое, что бросилось в глаза: в дивизионе, даже в учебной батарее, почти не занимались строевой подготовкой, всякой там демонстрацией выправки, а почти все время заставляли бойцов работать у пушек: изучать их детали, быстро ловить цель, копать окопы, грамотно брать огневые позиции. В дивизии нас так и называли — «зенитчики-замазуры», потому что никто у нас особенно не обращал внимание на не постиранные вовремя гимнастерки или там на не особенно свежие подворот­ нички. Зато за незнание материальной части орудия, за промедления или несурази­ цы в моменты тревог спрашивали крепко и строго. Я пока что еще не принимал участия в стрельбах, но уже твердо знал, что стре­ ляет дивизион только на хорошо и отлично, и я буду самым последним подлецом, если позволю себе в своем расчете сделать что-то на тройку. Рассказывали старо­ служащие, что подполковника Воробьева не раз журили в дивизии за отсутствие у его подопечных, должного лоска, на что он якобы отвечал: «Если завтра случится война и у кого-то окажется не надраенной ременная бляха, ничего не случится, а вот если у кого-то неправильно намотанная, хотя и вовсе невидимая портянка натрет ногу — это будет смерти подобно не только для солдата, но и для взвода, для бата­ реи». Короче, журили нашего подполковника, журили, да перестали. Хотя бывали и казусы. Очевидцем одного из них успел побывать уже я. На 7 ноября в дивизии был парад, и полки один за другим маршировали под оркестр перед трибуной с начальством. Мы стояли наготове последними, и когда очередь дошла до нас и мы взбуровили едкую пыль просторного плаца своими надраенными по такому случаю кирзачами, расфуфыренный капельмейстер вдруг дал своим музыкантам отбой, решив, наверно, что «замазуры» недостойны краси-