Сибирские огни, 2005, № 12

НИКОЛАЙ ВОЛОКИТИН ifttm ПУШКИ на в зм о р ь е На сей раз почему-то мерзнут до невозможности ноги. Стараюсь больше хо­ дить, ходить и ходить меж палаток, задыхаясь от едкого дыма из труб, который не поднимается вверх, а стелется по земле, топаю подошвами по звонко скрипящему снегу, бью голяшкою об голяшку — не помогает: ноги коченеют больше и больше. Полог офицерской палатки, мимо которой я прохожу, вдруг откидывается и в темноте проема обозначается грозная физиономия капитана Иванова, командира моей второй батареи. — Какого хрена,— рычит капитан своим неприятным надтреснутым голосом,— тебя вынесло на часы в сапогах? Куда глядел сержант? Чем занимается старшина? Надоело, черт подери, слушать твой снежный танец маленьких лебедей. На! Пере­ обуйся немедленно... Резкий взмах белой, в нижней рубахе, руки — и прямо в меня летит что-то тяжелое, серое. Ш-шмяк! Полог тут же задергивается. А у своих ног я вижу большу­ щие, даже на вид уютные, теплые валенки. Бегу в свою палатку, быстренько переобуваюсь и только тут до меня доходит вся суть великодушного поступка моего капитана. Ну надо же! Ни взводный, ни зам по тылу, ни какой-нибудь там дивизионный штабист, ни еще кто-нибудь из офицеров, а именно командир моей батареи проявил ко мне, обычному часовому, такое внима­ ние! Остаток смены пребываю в тепле и в холе да в глубоких раздумьях. Вот и опять двадцать пять. Капитана я постоянно побаивался, как, между прочим, и все батарейцы. Уж больно необычен был капитан. Цыганисто смуглый, с горящими глазами на тон­ ком, с мелкими чертами лице, с топорщившимися в стороны и едва не задевающи­ ми за уши черными усищами, плюс с далеко не ангельской глоткой и отнюдь не с овечьим характером, он производил на нас, солдатушек, неизгладимое, мягко го­ воря, впечатление. Однажды на очередной, еще в Леонидово, тренировке кто-то из нашего расче­ та, по-моему, Егор Староконь, замешкался, и милейший сержант Севастьянов возьми да впопыхах матюгнись на него громче, чем это бы подобало. Сматюгнул- ся, и сам перетрусил, втягивая голову в плечи и озираясь на командный пункт в ожидании справедливого окрика или — того хуже — приказа о наказании. Однако с КП ржавым голосом капитана Иванова последовал довольно неожиданный, хоть и грозный совет: — Сержант Севастьянов! Не надо лаяться по-сапожному на всю огневую пло­ щадку! Ты лучше молча его, недотепу, флажком командирским по черепку! Какие-то мгновения вся батарея пребывала в глубоком, оцепенелом молчании. В другой раз, показывая вечно полусонному, не очень радивому трактористу Базарову, как надо ехать через непромерзшее, дышащее сизым паром болотце, ка­ питан так кричал: «Сюда! Сюда! Сюда!» — и так молотил себя в грудь кулаком, что сам на время потерял голос, закашлялся, а потом несколько секунд только дико свер­ кал своими острыми, как бритвы, глазами, испепеляя взором Базарова. И вот, оказывается, этот же самый человек просыпается среди ночи только лишь потому, что какой-то тоже не очень радивый солдат мерзнет на посту в сапогах, когда можно спокойно обуться в теплые валенки. Все меняется разом в моей душе и в моей голове. С этих, мгновений я уже совсем иначе вижу своего капитана... Смена кончается. Я залетаю в палатку, поднимаю Ландыха, ложусь сам и, не успев, кажется, даже погрузиться как следует в сон, тут же чувствую, как сменщик уже трясет меня за ногу: «Пора, поднимайся!» Выхожу на мороз с легким туманом в мозгу, бреду себе меж дымящихся труб безо всяких, эмоций, безо всяких желаний и нежеланий. Не охота не только бдить, даже двигаться не охота. Но мне удивительно везет в эту ночь на начальство. Глядь-поглядь, а навстречу со стороны огневых позиций движется ладная, под­ тянутая фигура невысокого офицера. Присматриваюсь внимательней — точно! То подполковник Воробьев — командир нашего отдельного зенитного дивизиона. О Воробьеве в части ходят легенды, и у меня от избытка эмоций начинают мелко подраги­ вать ноги. В волнении прикладываю пальцы к виску, хочу что-то гаркнуть, чуть ли не: «Смирно!» — и слышу предупредительный, едва не испуганный шепот: — Тихо-тихо-тихо! Ты что? Ведь ночь же. Все спят! — Подполковник кладет мне легкую ладонь на плечо.— Фамилия? Какого подразделения? — спрашивает, хотя об этом я должен сам доложить. Я отвечаю. Воробьев улыбается: