Сибирские огни, 2005, № 12
ВАСИЛИЙ СТРАДЫМОВ ЧЕРЕМИСИН КЛЮЧ — Удивляюсь, что Киренга петлей охватывает город, — умильно улыбался он. — И Лена здесь широка, осетры в ней, надо полагать, крупные... — Всякие есть, — неопределенно ответил Ларион. — Я направлен Федором Глебовичем: проверить, как идут дела с экономичес кими полями. Если быть откровенным, — толстые губы секретаря расплылись в улыбке, — то многое зависит от вас, насколько уважительны вы к губернатору... — воеводу жалили выпученные, бесстыдно-дерзкие глаза. Насупившись, Ларион опустил голову, крепко сжал зубы. Об откровенных намеках Докучаева он рассказал Ленке Скуратовой, жившей теперь с ним, пока внебрачно. Разговор шел на кухне. — Ну, и отправь с ним подарки, — посоветовала Ленка, игриво улыбаясь. — Совестно... — Твоя совесть, как болесть. — Где совесть — там и стыд. — Стыд не дым, глаза не выест. На твоем месте другой бы не церемонился. Фекла привела на кухню Мишку, бегавшего во дворе. — Садись кушать, — сказала она ему, сердито взглянув на Ленку. — Тетя Лена, когда ты в гости ходила, то чаще со мной гуляла, — мальчик оби женно надул губы. — Завтра еще погуляем, — засмеялась Ленка рассыпчато. — Теперь зови мамой, — назидательно сказал отец. Мальчик помешивал ложкой в тарелке. — Грибочки купаются,— тихо сказал он. «До чего притворный малец-от», — подумала Фекла. Ларион проснулся ночью. Оставив в постели густо храпящую Ленку, накинул на себя Санжибов армяк, висевший в сенях, вышел на берег Лены. Хотелось собрать ся с мыслями, почувствовать вечную божественность ночи. Город устало спал. Текучая вода лепетала что-то сокровенное. Месяц согнулся в небе, как ленок, попавший в сеть. Дорожка с золотистыми блестками прочертила воду. У причала чернели лодки, большие и маленькие. Смолистый задиристый запах шел от плотов с торчащими кверху гребями. Ларион взглянул на север. Три шпиля Троицкого собора указывали на небо, отсвечивая голубыми крестами. Из Большого ковша выпала полярная звезда, зову щая на север, в Якутскую сторону. «Аринка, милая Аринка», — услышал Ларион свой голос и свой тяжелый вздох. Ему казалось, что он оскорбит память Аринки, если согласится на взятку губер натору, сам он шесть лет боролся с лихоимством: и в Илимске, и в Якутске, и в Усть- Киренске, не покусился ни разу на подарки, предлагавшиеся ему многими крестья нами, заводчиком Ворошиловым, купцом Юлдусевым, князцом Сырановым, про мышленниками Шиловым и Шелеховым. А самому дать взятку, чтоб потрафить высокому начальству, представлялось не менее унизительным. Чудилось Лариону, что даже мать из родного далека уко ризненно смотрит на него: «Не переступай черту, сынок. Не такие люди Черемиси- новы». Разве можно унизить свою честь? Уж лучше дать руку на отсечение... Но приходили в голову и другие мысли, весьма услужливые. «Спасайте угне тенного» — сказано в Писании. Следует во что бы то ни стало ослабить давление Немцова на крестьян, иначе деревни разорятся. Главное сейчас— отклонить абсур дную затею губернатора об устроении экономических полей и переносе деревень на новое место. Постараться вернуть те земли, кои вновь захватили служилые и цер ковники. В приезде Докучаева кроется угроза и ему, Черемисинову. Коли сегодня не ублажить губернатора, то компрометирующие воеводу бумаги будут вскорости от правлены в Петербург. И придет конец тому, чем Ларион жил, дышал — его ревнос тной службе государственной и заботам о защищении крестьянства. Как говорится, не солома гнет ветер... Главное сейчас — выиграть время: может быть, одумается Немцов и отменит свои насильнические проекты, или его поправит Сенат. И выход тут один— подгото вить подарки губернатору...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2