Сибирские огни, 2005, № 12

мехах лисьих и беличьих, а не овчинных... А доимки ж означенной токмо что из одного упрямства, а не из недостатка не платят». Черемисинов теряет меру в выражениях, что помогало зажиточным вовлекать против него всех крестьян. Когда дома Гошка заговорил об этом приказе, его Агафья, согнув тонкий стан, сердито застучала в печи ухватом, с сердцем выкрикнула: — Дурак форменный твой воевода. Я тоже купила юбку грезетовую, а тепери­ ча и поносить нельзя?.. Я, может быть, о ней всю жизнь мечтала. А черт рыжий толкает ее продать. В глаза бы глянуть таракану бешеному... — Болтай боле... — сердито одернул ее Гошка. — Голодырой, что ли, я должна ходить? Вечером Агафья вовсе вышла из себя, узнав, что муж пропил в кабаке алтын, оставшийся после покупки коровы. — Я сразу учухала, что ты в кабак потянешься, — кричала она с провизгом. — Волчья сыть ты, мешок травяной... Чтоб тебя громом-молнией трахнуло! Обидно стало Гошке, поправившему мужской рукой расшатанное вдовье хозяй­ ство, слышать такое. Хотел стать свободным крестьянином, а превратился в раба при­ дирчивой, злой и горластой бабы. Вечно попрекаемого, испачканного ругательскими словами, его не станут уважать даже дети. Терпеть нападки жены нет больше мочи. — Брошу я тебя... — выдавил из себя Гошка. — По-жа-луй-ста! Испугал? Ой-еченьки! Умру со смеху! Хоть счас уматывайся. Толку-то от тебя! Ты, злодей супостатый, лишний раз пилой не ширкнешь... Аспид проклятый! Чтоб тебе брюхо разорвало на сорок частей! Глаза Агафьи горели исступленно... ВЯнидинск нагрянул молодой, поджарый, с русым начесом из-под шапки казак Иван Воинов и взял под стражу старосту Перфила Луковникова, писаря Гошку Без­ родных, а также братьев Бревновых и еще несколько богатых крестьян. Они были доставлены в усть-киренскую тюрьму. Вызывали в судейскую. Разговор у воеводы был короткий: — Разбейтесь в лепешку, а в три недели соберите просроченные платежи. Дос­ таньте хоть из-под земли. В противном случае будете наказаны плетьми. Публично, с барабанным боем, яко сущие обманщики и плуты. И скучает теперь Гошка «со товарищи» в сыром амбаре, слушает, как пилит дерево жук-короед. Разве ожидал он, что от Лариона Михайловича, бывшего одно- деревенца, близкого дружка, можно плетей схватить? Агафья, пожалуй, будет рада, коль ее мужа высекут, а что скажут дети— Лукашка с Дуняшкой? Придется Агафье продавать грезетовую юбку... К Гошке придвинулся вор по кличке Баклуша. Он грубовато скроен, глаза зано­ зистые. На правой руке наколка: «Не забуду мать родную». Рубаха — из голубого атласа. — Ты чо киснешь? — ухмыльнулся он. — Давай в карты сбросимся. — Не хочу. — Зря. Святым прикидываешься? А знаешь, что карты— это то же самое, что и библия. — Ну, уж загнул больно. — А вот глянь. Карта с одним пятном— это значит, что бог единственный. Двойка— в мире есть два существа: Человечество и Божество. Тройка— это то, что Бог был в трех лицах: Бог-отец, Бог-сын, Бог-дух святой. Четверка напоминает четырех евангелистов: Матвея, Марка, Иоанна, Луку. Пятерка— у каждого человека есть пять чувств. Шестерка говорит о сотворении мира: бог творил видимо и невидимо шесть дней. Семерка— это семь тайн: Крещение, Причащение, Покаяние и другие. Восьмерка идет от всемирного потопа, в ковчеге было восемь человек: Ной с женой, и его сыновья Сим, Хам, Шафет с женами. Девятка означает девять святых: Николай-чудотворец, Пантелеймоний, Софро- ний, Иннокентий и другие. Десятка— это десять заповедей, Моисеем написанных. Валет — само собой офицер. Дама напоминает мне соломоновы премудрости.