Сибирские огни, 2005, № 12

своими огромными печальными глазами. Он попытался улыбнуться ей, но улыбка получилась натянутой, и он торопливо опустил глаза. д — Ты вспомнил о доме, о жене? — ночью спросила она. Ч; — У меня нет ни дома, ни жены. &< Это была неправда и в то же время самая настоящая правда. Он каждый раз с собирался рассказать ей все до конца, но что-то его удерживало. Может, он подспуд- ® но не хотел порывать с прошлым, хотя знал, что эта недоговоренность рано или поздно стеной встанет между ними. Так оно и случилось. щ Он не знал, откуда это в нем, это одиночество, которое сидело с рождения, а щ может, и до рождения, словно досталось ему в наследство от предков за какие-то их д вины или грехи. Ведь, наверное, не случайно, что на нем обрывается их род... Он поднялся с холодного парапета и медленно пошел в сторону ее дома. Все было на месте: и сквер, и дом, и даже скамейка в сквере под окнами. Кажет- ся, ничто за время его отсутствия здесь не изменилось. Светились все четыре окна на верхнем втором этаже: два на улицу и два во двор. в Он сел на скамейку напротив ее окон, в сквере, следя за подъездом, и сидел так, § наверное, часа два, пока они не потухли. Он не заметил, когда это случилось: то ли < задремал на минуту, только поднял глаза, а окна темные. У него не хватало мужества у войти в подъезд и нажать кнопку звонка, когда они светились, а теперь и подавно. Он с; еще долго смотрел в темные окна, словно надеялся там что-нибудь увидеть, или что 5 они загорятся снова... X Утром он тоже упустил момент, когда она вышла из дома. А может, она ночева- ла у матери? Да мало ли где могла ночевать, в том числе у мужчины, а дочери за это время так подросли, что их он мог не узнать. Он купил цветы и поехал на кладбище. «Свою» могилу нашел без особою труда: она была безродной, и потому была с краю, у забора. За забором, как и везде на православных кладбищах, хоронили самоубийц и совсем неизвестных. Могила была не то чтобы совсем неухоженной, но свежих цветов, как на соседних могилах — вчера был родительский день— он не увидел. Перекрестившись, осторожно положил цветы на могилу. Он не знал, не догады­ вался даже, кто лежал в ней. В суматохе внезапного вечернего боя тогда перемеша­ лось несколько отрядов: сербских и русский. Может, кто-то еще более безродный, чем он. А может, родные ищут его... Странное это чувство— стоять над собственной могилой, тем более, с чувством, что лучше бы на самом деле лежать в ней. Что-то давно сломалось, умерло в нем, в результате чего он жил как бы по инерции. Из любопытства, что ли: что с ним будет и что будет с Россией? Может, действительно было бы лучше, если бы он сейчас лежал здесь... Он опустился на низенькую ска­ мейку у соседней могилы, сильный ветер шумел над ним листвой. Его мысли прервал сухой кашель. Он поднял голову: над ним стоял, опираясь на палку, мужчина примерно его лет. Не скажешь, что совсем уж кладбищенский бомж, но и явно не из благополучного племени. — Вместе воевали?— спросил он, показав на свежие цветы на могиле. Иван предпочел промолчать. С некоторых пор он не любил таких прямых воп­ росов. — Не бойся... Я сам воевал, вот теперь с клюкой... Давай помянем. — мужик достал из кармана початую бутылку вонючей ракийки. — Я вижу, что ты, как и он, русский... Иван опять отмолчался. — Хорошо вы, русские, воевали, а что толку, ваши правители и нас и вас предали. — А ваши что, не предали? — неожиданно завелся Иван, словно обиделся за нынешних российских правителей. — О наших особый разговор. Да и что они могли сделать? Мы на вас, русских, на Россию, так надеялись, а вы нам хасида Козырева прислали, а потом Черномырди­ на, который оказался даже подлее Козырева. Этот хоть откровенно нашим врагам помогал: и хорватам, и мусульманам в помощь хотел русских солдат прислать. — До каких пор вы все будете надеяться на Россию?— Иван стал выходить из себя, может, потому что по существу серб был абсолютно прав. В том числе насчет