Сибирские огни, 2005, № 10

— Да вали ты на это! Мало ли кто кого сгреб. Не твоюже... — Завтра сено таскать, — не шло мое настроение в одну тягу с уговорами друга. — Дед рано поднимет... — А давай нырнем за огурцами ккому-нибудь, — не отставалПаша,— Мишку Кособока возьмем. — Да ну их, Паша, огурцы. Ты иди, потискай с Мишаней девок, а я домой, спать... — Попрощавшись с другом, я пошел в лунную муть, неся в душе тонкую дрожь испорченного настроения и сбивчивые думы... Ночь заметно посветлела, обозначив далекие дворы густой чернотойтеней, осо­ бенно ломких вконтрасте со светом царящей внебе луны. Лишь вперебой ей лохма­ тился край неба слабым янтарным переливом, да слепо помигивали звезды. В таком же неясном затеке плескались и мои думки о превратности судьбы: писаной красотыНастя, добрая, веселая, работящая, ане идет ей девичье счастье— все одна. Задушевная ее подруга по прозвищу Мока, давно люльку качает, а Настя который уже год жилы вруках тянет на колхозной дойке, да каблуки бьет в редкие вечера под гармошку, то ли разгоняя сердечную тоску, то ли завлекая суженого, коего вроде и нет близко— сошелся свет клином на Алешке Красове, а он засупо­ нился вдругом месте... Иснова надежда на свое недалекое теперь повзросление натянулатепла вдушу, но где-то там же, тоненько-претоненько, чуткой дымкой, настаивалось суровое со­ мнение в состоятельности и правоте моих желаний. Оно принесло в горячее вообра­ жение образ ШурыКлочковой— густобровой, какой-то жаркой, всегда с румянцем во все щеки толстушки-хохотушки, с которой три года отсидел я за одной партой и почти знал все ее сокровенности, отчего и прозвался женихом. Но не крутило мне душу ее присутствие, не кидало в голову жару — свое и свое, вроде сестры и не более. ПроплылаШура улыбчивым лицом мимо и растаяла, а вместо нее вдруг вооб­ разилась Настя, да так сильно, что дрогнуло сердце, и вроде горячим ее дыханием обдало. Ипошли снова думка за думкой... Тише и тише делался бойкий перезвук гармошки, и уже птичьикрики с приозе­ рьяя стал улавливать, а несуразные мысли все путали сознание, задевая вдуше такие глубины, вкакие я еще никогда не проникал. 2 Сгребали мы сено снова с дедом вдвоем— матушку держала колхозная работа, на которую она уходила едва из-за леса пробивалось солнышко и возвращалась, когда оно плавилось над землей. Как она успевала нас обихаживать: обстирывать, обваривать и дом вести— уму непостижимо... В это же время, за тальниками, сгоняла в закатку свои подсохшие рядки сена с дочерьюКатькойи Дарья Шестова— солдатская вдова, крепкая бабенка лет сорока. Онаи косить водно время с намиугадывала, и волей-неволей у меня вязалисьмысли о ее сговоре с дедом. Иособенно яутвердился вэтих догадках после того, какоднаж­ дыу деда затянулся полдневный отдых. Мывсегда в самый зной, когда силенки истаивали на солнцепеке до такой степе­ ни, что литовку не протянуть, отобедав, долго отдыхали втенечке под раскидистой березой. И обычно, поговорив о том, о сем— почти одновременно засыпали: дед с храпотцей, аятихонечко, какзверушка. Как-тоя, проснувшись, не увидел дедарядом и вскочил с чувством стыда, полагая, что дед пожалел меня будить и уже косит в одиночку. Но его коса висела на березовом суку рядом с моей. Сразу успокоившись, я пошел редколесьем, решив, что дед где-то поблизости и лопает дикую клубнику, уже переспелую, сладко-пряную, алевшую по кромке редников в низкорослой тра­ ве. Но и там его не было. Наклоняясь за ягодами, янезаметно пересек поляну, отде­ лявшую редколесье от ивняков, и увидел среди кустов, на бугорке, примитивный шалашик, прикрытый свежей травой, а у черного его зева сидящих рядом Дарью и деда. Они о чем-то говорили, иДарья, до неприличия высоко обнажив матово-белые ноги, озорно смеялась, откидывая назад голову. Боясь быть увиденным, я торопко 7 ЛЕВ ТРУТНЕВ МОЛОДО-ЗЕЛЕНО