Сибирские огни, 2005, № 10
ЛЕВ ТРУТНЕВ МОЛОДО-ЗЕЛЕНО фунт презрения: испробовал где-то в копне и отвалил— не понравилась, широка в разводе... Гнусные его слова скребанули за сердце. Вспомнилось, какНастя, когда-то дав но, крадучись, поила меня парным молоком на колхозной дойке, как непривычно возбуждающе пахли ее одежды, когда она прикрывала меня полой тужурки пока я тянул густую вкуснятину из алюминиевой кружки, какпосле она всегда сладко тре вожила меня своими интимными шутками, каккружилась у меня голова от ее брос кой красоты, как мечтал я поскорее вырасти и жениться на Насте, уведя ее от всех похотливых взглядов и притязаний— возрастная разница вшестьлет меня не волно вала... Подлые измышленияХлыста все туже итуже затягивали вмоей душе то свет лое, что многократно лелеялось вмечтах, нежилось в сердце и снилось. Ичем силь нее сжимались те отрадные грезы, темжестче накатывалась злоба на этого похабни ка, и будь я постарше — наверняка бы заехал Хлысту в ухо, но силенок еще было маловато, чтобы лезть на отслужившего в моряках парня, хотя и не ахти какого в крепости, но и не слабого. Мысли плыли о другом: почему стоящие подле Хлыста парни не одергивали его? Неужели и им были интересны эти грязные наветы, или они понимали все как-то по-иному? Может Хлыст обиняком изливал свою обиду в этих высказках— поговаривали, что когда-то Настя отринула его ухажерство и сото варищи сочувствовали ему? Так или не так, но чем больше трепался Хлыст, тем удушливее давила меня злоба. Не в силах сдерживать ее, я отошел втень палисадни ка, сглатывая тугие комки горечи и сжимая зубы, решив уйти втихаря домой. Но Паша догнал меня. — Тыкуда, Ленька, только интерес начинается? — Дану их, слушать противно. Одни гадости. Дать быему под яйца... Паша меня понял. — Под яйца — не под яйца, а вот из рогатки можно врезать. — Он достал из карманарогатку с широкой резиновой тетивой. — У меня идва-три катыша, есть. — Паша, не в силах погасить озорную детскую привычку и не имеяружья, нет-нет да и упражнялся стрельбой из рогатки по воробьям. Я молчал, все еще не освободившись от тяжелых чувств. — Сейчас ему не влепишь, вкучке стоит. Но подчучелим... Не очень понравилась мне Пашина затея, но жгучее злорадство шевельнулось в душе. — Я бы и так ему фингалов наставил, — шаря вглубоком кармане штанов, все утешал меня друг. — Да шуму будет по деревне. Еще и в сельсовет потянут. Совсем близко мягко заиграл аккордеон— у палисадника появился Петруня со своим неразлучным другом — Васиком Вдовиным, и гармошка утихла, уступив вечернюю тишь голосам и смеху. Но тут же поплыла мелодия вальса, и совсем по- иному задвигались в кругу танцующие. Зашевелились и парни, что покуривали в стороне. И чуть ли не первым откач нулся от них Хлыст, заспешил к кучке девчат, толпившихся на краю «точка». Тут Паша и натянултетеву рогатки, заложив в кожанку сухой глиняныйшарик. Вскрик— Хлыст согнулся, хватаясь за бок, резко сиганул назад, зыркая по сто ронам. Но Паша успел спрятать свое оружие, и мы, как ни вчем не бывало, загово рили, делая вид, что ничего не заметили. Хлыст кинулся вначале кРыжему, но не больно его потрясешь— сына предсе дателя колхоза, можно схлопотать неприятностей. ТогдаМишанюухватилХлыст за ворот, но тот духом ничего не знал. Подвалил нахрапистый и к нам, но Паша цикнул сквозь зубыи такжестко отвел рукуХлыста, что тот выматерился. — Хотел ему по башке, — усмехнулся Паша, когдаХлыст отбежал от нас,— да побоялся, в бочару влепил. Тоже синяк поносит. — Онже не поймет за что, — как-толегче мне стало, посветлело надуше, хотя и знал я, что это хулиганство, но тогда по-иному наказать зло мывряд ли могли. — Поймет, если пораскинет мозгами... Но неприятный холодок все же туманил душу, и мне совсем не хотелось снова уходить вчерноту того состояния, которое сводило челюсти от жгучего бессилия, и я сказал об этом Паше. 6
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2