Сибирские огни, 2005, № 10
Уважал ядиректора за справедливость, честность, доброту и относился кнему, как к близкому человеку. Да и он был благосклонен ко мне — учился-то я на одни пятерки, и один во всей школе. — Думаю, разговор у нас долгий, — пригласив меня сесть, свел рыжеватые брови Ван Ваныч, как мы его звали заглазно. Лицо у него крупное, веснушчатое, с правильными чертами, прямым, в меру большим носом, узким ртом. Волосы слег ка кучерявистые, с рыжинкой. — Но отложу все дела. Когда еще вот так придется встретиться... И потекла у нас беседа, добрая, душевная, большая. Все, как отцу, выложил я Ван Ванычу и про недавний разговор в сельсовете— тоже. — Они мягко стелютда жестко спать,— оглянувшись надверь, негромко сказал директор по поводу разговора о ФЗУ. — Да, там и кормят, и одевают, но как на принудиловке, и дисциплина такая же — полувоенная. Потом будешь горб гнуть у станка, и не до учебы станет, а у тебя заметные способности кнауке. — Грозились силой отправить, если не соглашусь, — все изливал ядушу. — Небось, Погонец старался? — Он. — Стращает. Хотя...— Наставник осекся, снова метнул взгляд надверь. В кори доре поднялся шум— началась перемена. — Тебе лучше в какой-нибудь техникум пробиваться. Там действительно и образование среднее завершишь, и специаль ность получишь. В райцентровской школе, при томже руководстве, сладко не будет, а то еще хуже — какую-нибудь пакость выкинут или спровоцируют. Те-то, сынки верхушечных, продолжают учиться... Слушал я его и блек душой— прав был Ван Ваныч, вточку бил. Да и учитель рисования говорил о том же. — Тут я проталкиваю документы, чтобы у нас восьмилетку открыли,— все осветлял он меня добрымвзглядом.— Вроде есть надежда, но тебе опятьнесподруч но: кончишь восемь и снова вИконниково на тот же стул, ктемже условиям... Хмарь заслоняла окна, затемняла большое лицо Ван Ваныча, углымаленького кабинета. И вдушу мне наплывала горечь: уезжать из родной деревни не хотелось. Как бросить пусть крепкого, но старого деда, изработанную, слабую духом матуш ку? На кого, на какие надежды оставить их? Да и отпустят ли из колхоза? Время жесткое... Ихотя все, о чем ядумал раньше, чтодержал втайниках сознания до поры до времени, Иван Иванович вытянул наружу, подтвердил, обрисовал точно, не ос ветлило— все же полегче стало на сердце, определилось многое вмыслях, упорядо чилось. Да и какой-то моральной поддержкой я зарядился. А с нею всегдалегче жить и осиливать иной раз казалось бынепреодолимое. — В художественное бы училище— рисовать тянет, и хвалил меня учитель. — Сразу вспомнилсяПавелЕвгеньевич, егосестра, уютная квартира, картины, разговоры... Иван Иванович потеребил ухо. — Они все далеко. Тебе туда не добраться: где возьмешь денег на дорогу, на житье? Да и от своих не близко, не наездишься. Ни им, ни тебе не будет никакой поддержки... Эх, мечты, мечты! Сбывались бы они. Да чаще не от нас это зависит — от обстоятельств. А они не шли ко мне впопутчики. — Ладно, — закончил наш душевный разговор Иван Иванович, — по поводу ФЗУ я переговорю с Погонцом. Как-никак я у него в партийном бюро, а это что- нибудьда значит... Идень разгулялся: когдая вышел наулицу во всю светило яркое солнышко... Г л а в а 6. РУБИ ДЕРЕВО ПО СЕБЕ 1 Неприятности, какибеды, водиночку не ходят. В самый последний, прощеный день масленицы— целовальник, удариламеня нежданная новость под дых: от Паши Марфина узнал я, что Петруня Кудров пошел свататься кНастеШуевой с бойкой на язык Маней Вдовиной— старшей сестрой Васика Вдовина, друга Петруни. ЛЕВ ТРУТНЕВ МОЛОДО-ЗЕЛЕНО
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2