Сибирские огни, 2005, № 10

— Зацепил Хрипатый,— дед опустил натруженные руки, — не отстанет. А все злоба на меня не дает покоя... Дед недоговаривал. Но я слышал как-то шепоток, что пути Хрипатого и деда пересеклись в проулке, у дома Дарьи Шестовой. Погонец года два назад схоронил жену, тихую, изъеденную болезнями Феню, с самого конца войны, как объявился раненый в шею Хрипатый, не работавшую, замкнутую, редко появляющуюся на людях, и остался с двумя недоростками: десятилетним Яшкой и малым, лет четырех — Проней. И хотя зашиблен он был войной, но еще держался в крепости, еще не дотянулся до тех лет, когда жизнь начинает катиться с горки. Да и не изработался Хрипатый— до войныучительствовал, руководил школой, ввойну, говорили, впо­ литруках ходил, и теперь впарторгах да при сельсовете не надрывался. Присмотрел­ ся он кядреной Дарье, чутьли не сватался, атутдед— вот кружева изавязались. Да и какие: ни подумать, ни предположить— фигли-мигли... — Не мытьем— таккатаньем старается меня защучить. Ну, да ладно— бог ему судья. А тыпока сиди, ни гугу. Стоит один раз сходить— изацепят, засупонят с этих- толет. Одно дело встраду помогать, адругое— теперь... Но вечером, когда пришла матушка и потухшим голосом заостерегалась несго- вора, мне стало неловко, коряво вдуше. Почему они-то: дед и матушка должны за меня сердце рвать, угрозы выслушивать, приспособляться?.. Еще держалисьте при­ вычки и порядки, когда, ссылаясь на военное время или тяготыпослевоенной разру­ хи, гоняли людей вмолчаливой покорности, какскотину, куда глаз поведет или куда вздумается, выжимая из полуголодных, полураздетых и полуобутых работников пос­ ледние соки — здоровье и дух, которых оставалось с пушинку. А на тех, которые роптали, быстро находили управу— зацепок для этого у начальства было не счесть: от вгоняющей в гроб работыдо тюрьмы. Страх этот, поднятый до небывалых высот еще в то время, когда рушили крестьянские хозяйства, сметая их в общую кучу, гробили семьи, невинных людей, вошел вкровь и плоть многих поколений, а у тех, кто видел кошмары того ада наяву, и вовсе сжигал волю и дух при малейшем недо­ вольстве начальства. И если дед, в силу возраста, давней, еще с царских времен, закваски, прошедший и мировую войну и гражданку, как-то держался, то матушку при одних мыслях о неповиновении властямначинало трясти, аради нее я готов был на все. * * -к Утрами изморозь обсыпала протаявшие на солнцепеках козырьки дворовых навесов, темную вязь полуутонувших в снегах плетняков, с торчащими, словно вы­ щербленные зубы, концами кольев, заплоты идорожный накатвошметьях стылого навоза. Непривычно белые, будто укутанные пухомлеса вкуржаке окаймляли околи­ цу седыми кудряшками по блекло-голубому втеплых прожилинах небосводу. В день, каксолнце нагоняло тепла и света, все обнажалось, плавало взолотом тумане, враз­ мытом, ослепленном яркостью, пространстве. А ночами гулял мороз и не малый. Почти метровый слой земли, засыпавший силосную яму, не поддавался ломам илишь толстые, вразбитой бахроме шляпок, штыри, которые приходилось вбивать кувалдой, кое-какотслаивали пластысмерзшейся глины. Там, под ней, исходил слад­ кимзапахом прели спрессованный тяжестью земли силос— озерная осочкада ржан­ цы, подмога к сухому корму скотине... Кувалдой махал больше Петруня Кудров, а Хлыст суетился в начальственных советах, то хватаясь залом, тот, что полегче, то впихивал впробитые дырки стальные штыри, и все балагурил, не переставая, зудил уши разными байками и сплетнями. Петруня, в задыхе от тяжелой кувалды, не раз его осаживал. Да что толку — не надолго. Мое дело— бить дырки и оттаскивать увесистые комки стылой земли на боко­ вые отвалы ямы. Самый тяжелый лом, не лом — ломище, граненый, почти в мой рост, едва подъемный с такой натугой, что глазам становилось тесно ворбитах, взды­ мал япосле того, какразделывал углубление более легким и короткимломом-круг­ ляком. А уж отваливали мыглыбинымерзлоты сообща, какпридется, разными при­ емами, с надсадой. Я— молча, взрослые — нередко с матерками. ЛЕВ ТРУТНЕВ № МОЛОДО-ЗЕЛЕНО