Сибирские огни, 2005, № 10
ЛЕВ ТРУТНЕВ <С№ МОЛОДО-ЗЕЛЕНО такого, будоражившего душу, соблазна я был не в силах. Сней, с щемящей отрадой, пошла по телу и особая бодрость, да такая, какой она бываетлишь в глубоко отдох нувшем и здоровом человеке. — Завтра, малый, снова на покос, — услышав нашразговор, напомнил дед. — Долго не гуляй... Какой там покос! Душа запросила своего блага, заглушив слабые телесные по зывы об отдыхе и сне. Только там, на улице, можно поймать радостную дрожь от музыки, горячих танцев, шутливых игр; увидеть нарядных девчат и вальяжных пар ней; развесить уши надеревенские новости и измышления тех, кто недалеко ушел от нас ввозрасте, но из-за двух-трех лет старшинства якобыпознавших кое-что втаин ствахлюбви... — Во, слышишь, иПетруня аккордеон настроил, — засиял Паша озорными, с зеленцой, глазами. — Будетвеселье!.. ПетруняКудров захватилтолько закатвойны, но порохунюхнул вдвух-трех боях, вернулся с медалью и трофейным аккордеоном и заиграл. Да так напевно, как ни одна гармошка, и голосом он не был обделен от природы. И когда затягивал «на позицию» слезы прошибали. Особенно мокроглазили девки постарше, чьих жени хов вернулась горстка: тащи-растащи— на всех не хватит; имолодые бабы, потеряв шие суженых ввойну, одинокие и детные, ходившие на вечорки без особых надежд на милость судьбы, а лишь бы унять душевную тоску, вогнав ее в землю танцеваль нымтрепаком с озорными частушками, да понюхать мужского духа втех же парных иликруговых плясках. Вокруг Петруни увивались молодайки и перестарки — самые что ни на есть разлюли малина, но он потянулся к Насте Шуевой — первой красавице, а та — к Алешке Красову— тоже бывшему фронтовику. Но Алешка схлестнулся с однодет ной вдовой— ГрунейХудаевой ипошло-поехало. Да не на год-два, арастянулась эта веревочка, витая из девичьих слез, тоски и мужского зубоскальства, на негаданное время, за которое Настя отплылавтретье десятилетие, Алешка утонул впримаках, а Петруня все рвал свой аккордеон вечерами вперебой молодому, на год-два старше меня, гармонисту Федюхе Суслякову— Суслику. Хотя впоследнее время он реже и реже выжимал слезу своей фронтовой лирикой— играл лишь по выходным и праз дникам, да и то не всегда, и больше приходил на улицу без инструмента, кое-когда подменяя Суслика, и все крутился возле Насти. Клеилось — не клеилось у них— непонятно. Одни разговоры шли да кривотолки разные: будто бы Алешка Красов испортил ее вдавний покос и не простил столь скорой доступности. Но такилииначе — время шло, а ясности, конца-края во всем этом не было... Сумерки поплыли из-за леса на обнесенные пряслами огороды, дворы, вширо кийразмах улиц. Прислушиваясь к переливам гармоники, мыюрко шли близ пали садников, вдыхая густой аромат разомлевших за день ромашек и конопли, кустов смородиныи сирени, усыхающих малинников... От природы крупный и крепкий Паша ходил с год помощником у плотника Прохора Демина, махал топором и катал срубы и в этой работе еще сильнее по взрослел: плечи у него раздались; руки, разбитые топорищем, стали крупными, муж скими, с клещевой хваткой— цапнет он кого за бок покрепче и синяк; шея округлая, как-то слитая с затылком. Несмотря на то, что Паша еще ввойну начал столярничать по-малому: табуретки, скамейки... — все звали его плотником. Прозвище это закре пилось за Пашей напрочь... Огромная, красной позолоты, луна выкатилась над потемневшейрощей у око лицы, уронив на окрестности ризовые отсветы, придающие густой зелени непро бивную черноту. Все чудно изменилось в цветовом восприятии: небо залило глубо кой проседью; лес защетинился дегтярным расплывом; дворы— обуглились, окан тованные перламутром; травы— свинцово засинели — ив этом необычном про странстве с трепетно-чуткой тишиной, особо страстно бились звуки гармошки и томно натекаламелодия аккордеона... Говор и смех услышали мыиздали и сразу определились кто где. Центр хорово дился густо— там наяривали «подгорную» больше девчата. Парней вперемежку с ними: двое— трое, ито молодяки— кому вот-вот вармиюслужить. У плетня— свой
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2