Сибирские огни, 2005, № 10

ЛЕВ ТРУТНЕВ МОЛОДО-ЗЕЛЕНО ноге, озлится, замутит, закрутит педсовет, потянетразговор в свою сторону. Но и на моей стороне кое-что весомое появилось. В класс я не пошел, а нырнул в кабинет рисования. Там двое «пятиклашек» выштриховывали эскиз графина с водой. Я сел за свободный столик, нашел чистый листок бумаги и стал огрызком карандаша, который теперь постоянно носил в кар­ мане, набрасывать этотже графин. Руки и глаза работали на эскиз, амысли тянулись кпедсовету. Впервые вжизни открылась мне та форма лиходейства, то коварство, о существовании которых я и не подозревал, наивно расставляя вехидобра и зла, исти­ ныи лжи втех понятиях, позорить которые никоим образом не мыслилось даже во сне. Подлая напраслина представилась мне деревом, опрокинутым кривым зерка­ лом вершиной в землю— корнями вверх. Вроде бы иявь да иная, в ином отсвете, в косой наметке. Истрашно мне стало перед темной пропастью подлости и зла. Серд­ це сжалось от безысходности и тревоги. Даже кувшин на рисунке утонул в густой черноте карандашной ретуши. По хмурому лицу Павла Евгеньевича, едва он вошел в кабинет, я сразу понял, что тягостное мое смятение не было напрасным— неотвратное лихо подкатилось под мою судьбу стрежневым течением, закрутило крутень, зажулькало долю, бейся- не бейся, а все одно клин— ни взад, ни вперед. — Наши классные дамы при одном слове — нож закатывают глаза под лоб, ахают и всплескивают руками, — отведя взгляд, с ходу заговорил учитель, — хотя твоюфигалку и ножом-то можно назвать с натяжкой. Но эта тараторка, ЕленаФедо­ ровна, всех под себя подмяла. Волевая бабенка, и нахальная, потому что за проку­ рорской спиной сидит. Боятся ее. Только яда Генрих Иванович свое отбоялись. Об меня они зубки сломают — один я художник в райцентре. Райкомовские заказы по лозунгам и портретам выполняю. Немец— первая скрипка воркестре. Еще физрук кнам присоединился—-он тоже честьрайона в спортивных состязаниях отстаивает. А новый директор, Семен Петрович, ссылаясь на недостаточное знание обстановки вшколе, голосовать воздержался...— Слова ПавлаЕвгеньевича словно толкались в уши, положив мне руку на плечо, он приглушенно сказал: — Исключили тебя из школы... — Яобмяк, каксваренный, сник головенкой, и руки упали с колен безволь­ ными плетьми. — Но эта беда переносимая. Потеряешь один год— не смертельно. А вот этот язва-следователь грозит потянуть кнаказаниюпо своей линии— это уже серьезно. Иможет быть губительным, если не защищаться. — Он сгонял морщинки в переносице, суровел взглядом, а я как-то расплывшись в бессилии на табуретке, плохо воспринимал его слова, холодея от сдавивших горло спазмов и мучительных, захлестнувших разум, мыслей, рисующих тьму моего срама с эхом насмешек ирас- пахом язвительных улыбок. Мое будущее, мои непредвиденные горести не такдави­ ли и сокрушали душу, как неотвратный накат позора, от которого уберечься нельзя нив родне, ни возле матери икоторый иной раз страшнее смерти— ибо человек при нем испытывает муки ада не где-то там, в небытии, а здесь, живым... Матушка, дед, друзья — оттенились в наплыве воображения, и мое сердце, не налившееся зрелой крепостью, ожгли сполохи жуткого отчаянья. Глаза засаднило. — Я поговорю с Генрихом Ивановичем— может он согласится вместе со мной врайоно письмо написать, но полагаю, что у Редькиной и там все схвачено. Райцен- тровская структура друг друга вяжет — в одних кружевах скручены, а в область обращаться— сюда же бумагу спустят... — Все как бы размышлял Павел Евгенье­ вич, поглаживая свои седоватые волосыи хмурясь. — Кто поедет внашу глухомань разбираться? Дела, дела.— Он примолк, понимая мое состояние и боясь на меня глядеть. — Тыговорил, что года три-четыре назад на тебя была разнарядка в суворовс­ кое училище? Я кивнул, не понимая, кчему клонит учитель. — Возможно, по линии военкомата стоит попросить поддержки? Армия сейчас всиле, и военком не последний человек в селе. Да и отец твой орденоносным комба­ том был. Должны же на местах защищать детей своих офицеров. Ятуда не ходок— кто ятебе? А тыдавай вдеревню и тяни сюда мать и чем скорее— тем лучше. Прямо квоенкому. В школу тебя вряд ли вернут, а от судейской беды могут отвести 50