Сибирские огни, 2005, № 10

Он глядел на меня с прищуром, пытливо, но не перебивал, не уточнял услышан­ ное, не издавал звуков одобрения или недовольства. — Говоришь, ножичек перочинный с лезвием в спичечный коробок, закруглен­ ным, как у столового ножа концом? А это что?— Директор выложил на стол само­ дельную финку. Видел я подобную вдеревне, у Хлыста. Я опешил... — Ну? — Не моя это. — А вот потерпевшие уверяют обратное, и их трое. Причем, один из них сын прокурора. Слово это — прокурор, обладало какой-то суровой магической силой: стоило егоуслышать ина душе всплескиваласьтревога. Откуда, от каких началтянулась эта боязнь, не угадать ни умом, ни сердцем. В плоти что ли нашей поселилась она изна­ чально, на клеточном уровне. Ударило оно — это слово, меня в голову посильнее, чем палка драчунов, и руки опустились, и ноги будто размякли. — Понимаешь, куда ты втюрился? — Но зла в голосе нового директора я не уловил. — Раскрутятони это дело, раскудахчут. Тебе несдобровать и пятно на школу, аяее принял недавно. — Не я зачинал, — вдруг начала восставать во мне справедливость. —Доказатьнадо. Если все было так, кактынарисовал, то иное дело. Хотя ножик, пусть маленький и перочинный пускать вход преступно, какне крути. — Они бы меня покалечили. Директор помолчал, потрогал вывернутые ноздри широкого носа. — Ну, а зачем за отпрыска бывших политических да еще евреев на своих ки­ нулся? Снова, вупор стрельнули вменя этими словами, вышибли искрометные мысли, вкоторых я еще не разобрался, не пропустил их через душу. — Не честно это, — первое, что пришло на ум, выдал я. — Честно— не честно, — хмурился однорукий,— Робин Гуд нашелся. Ладно, иди, педсовет решит, как бытьдальше, если органыне вмешаются. Какие органы? Мне было непонятно, но звучало это зловеще, надсадно для сердца, тягостно для ума. Сразу расхотелось идти на урок и я направился в кабинет рисования, кПавлу Евгеньевичу, надеясь застать его там. — Ножичек я покажу на педсовете, при всех, — заслушав о моих перипетиях, ободрил меня Павел Евгеньевич. — Видишь, куда они гнут: на уголовщину и грязно. Этот новый директор пока не раскрылся. Повременим показывать ему козыри. Аты поговори с Розманом— пусть он подтвердит случай про сайку... * * * Таи не таи— не утаишь. Каким образом все узнали о драке, можно было только гадать: илипротивнаямне сторона специально распустила слухи о ней, илиже кто-то случайно проговорился, и эхо этой случайности разнеслось без границ. Но после уроков ко мне подошли Агутченко иМаксимов. Первый похлопал по плечу: — Молодец, дал отпор! Только зря за еврея заступился. Мало ли что за одной партой с ним сидишь и водном классе учишься... — Ипошло— поехало, закрутило мозги... — Не бзыкай, вобиду не дадим, — лез с поддержкой иМаксимов,— за деревен­ ских всегда вступимся. Весь класс поднимем... Но дело оказалось серьезнее, чем мы предполагали. На другой день, с утра, меня снова вызвали к директору. Лысого, в очках, худого, с аскетическим лицом и впалыми тазами человека увидел я в кабинете и застыл у дверей, холодея спиной. — Этот?— спросил лысый у директора. — Он. — Однорукий поднялся и, хмурясь, протопал мимо меня. Дверь за ним захлопнулась. Я смотрел мимо сидящего за столом человека на задернутое морозными вензе­ лями окно с тоской, понимая, что пришел этот ухайдаканный не то болезнью, не то злом человек по мою душу, и пришел не с добрыми намерениями. ЛЕВ ТРУТНЕВ МОЛОДО-ЗЕЛЕНО