Сибирские огни, 2005, № 10
ного класса по рисованию. Инередко я возвращался домой уже глубокими вечера ми, когда не оставалось прохожих, и лишь освещенные окна сгрудившихся друг к другу домов обозначали размах улиц, их ориентированную даль. Стылый воздух натягивалдымок от топившихся печей, запахи жилья, оград, тлена... Дольше всех выстаивалПавел Евгеньевич иу моих рисунков, хотя хвалил редко, сдержанно. — Есть у тебя задатки художника, — как-то с прищуром то одного, то другого глаза, разглядывал он мой карандашный набросок, — учиться тебе надо, дальше тянутьэти способности. Глядишь, этаклетчерез двадцать,— Павел Евгеньевич улыб нулся, — и услышим новое имя вживописи... Эко он хватил— через двадцать! Конца икраятем годам не видно: где-то они за горизонтом сознания. Есть ли резон тянуть бурлакскую лямку ктем вешкам, кото рые еще не обозначились даже в мечтах? Хорошо бы сразу, по выросту заявить о себе. Но подсознательно я понимал, что такого не будет, хотя мой пыл крисованию от этого ничуть не гас. Даже боксерскую грушу, закрепленную на косяке дверей, я стал колотить с меньшим энтузиазмом, чем раньше, отводя больше времени каран дашу ибумаге. Марал я много, аденег напокупку блокнотовдля рисования, появив шихся в продаже в книжном магазине, не было. Итут помог Павел Евгеньевич, без просьбы поняв мое положение — из своих запасов подкинул бумаги. Да какой — ватманской, о которой я и не слышал! А в один из вечеров учитель пригласил меня домой. Жил он с сестрой— тоже учительницей— неподалеку отшколывказенном деревянномдоме, занимая одну его часть из двух комнат. Встретила нас Ольга Евге ньевна с ласковым приветом. Худенькая с пытливыми большими глазами серого оттенка— она преподавала вмладших классах нашей школы, и нередко я видел ее юркую, с журналом в руках, спешащую на уроки. Опрятные комнаты с простой старинной, особой, не видимой мною до этого, мебелью, и картины, картины— все больше писанные маслом. Они-то и зачаровали меня, затянули необычностью красок итонкостью художественного исполнения. Я, хотя и не понимал ничего в мерках живописи, но интуитивно чувствовал притяга тельную силу, осветление, какбыидущее по разному отразных картин. Уже раздева ясь, по приглашению Ольги Евгеньевны, яворотил голову через плечо, разглядывая удивительные пейзажи ипортреты врезных рамках. — Нравится?— спросил учитель. Слов у меня не нашлось, чтобы выразить восхищение, и ятолько кивнул. — В основном мои, — лицо у Павла Евгеньевича ожило в каком-то особом отсвете. — Тут и академические, и более поздние, зрелые... Пока Ольга Евгеньевна готовила чай, он показал мне и множество этюдов, и большие листы ватмана с карандашными портретами наших учителей, и сюжетные наброски. Сколько было сделано! За голову хвататься да и только. Итогда, втот вечер, за чаем я кое-что узнал о Павле Евгеньевиче. Скупо, с грустинкой в голосе, он как-то сам по себе, в потоке разговора о живописи проговорился, что когда-то жил в Ле нинграде, закончил там академию живописи, поднимался в мастерстве, а потом все рухнуло... Если можно представить воочию человека, слушающего другого с «раз вешанными ушами», то это был я. Но почему все рухнуло у даровитого художника, он не сказал, уйдя мыслями во что-то свое, в какие-то дорогие или наоборот — печальные воспоминания. Я видел это по выражению его глаз, лица и не осмеливал ся спросить, поняв, что за этим молчанием кроется нечто большее, чем нежелание говорить. Илишь через несколько лет, когда Еланские уехали из Иконниково, а ясам уже учился вгороде, удалось мне узнать правду об этих удивительных людях, участь которых типична для того времени. Все их гнездо: Павла Евгеньевича с женой и дочкой, ОльгуЕвгеньевну с мужем— втрагично известные тридцатые годы выслали в Сибирь. Вначале в Приполярье, где умерли от туберкулеза жена и дочка Павла Евгеньевича, а сам он едва выкарабкался, позже— чуть южнее, внаше Иконниково. МужОльги Евгеньевны погиб на лесоповале. Так они и остались вдвоем из целого семейства, а с реабилитацией — вернулись вЛенинград. Но после того 51 -го года, крученого вмоей судьбе, я их больше не видел и ничего о них не слышал, также как 43 ЛЕВ ТРУТНЕВ Щ МОЛОДО-ЗЕЛЕНО
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2