Сибирские огни, 2005, № 10
Едва новичок отвернулся к доске, выводя на ней немецкие слова, как кто-то, кажется Петька Агутченко, начал негромко притопывать сапогами, видимо и его потянули на шкодливый протест те же или подобные моим мысли. И уже через полминуты полкласса топали в один такт ногами. Учитель обернулся: ни зла, ни растерянности, ни удивления не промелькнуло в его больших серых глазах. Класс затих. Толи опятьмногих смутила эта спокойная холодность, то ли заводи лаизбрал хитруютактику. Сноваширокая спина новичка заслонилапочти подцоски, и снова, начавшисьтихо, исподволь, стал нарастать топоток. Резко повернувшись, Генрих Иванович засек кое-кого вдвижении, но вроде бы задумался, и класс затаился вожидании. Мелькнуло: если сейчас объявится классу «война» то пиши пропало— не подняться тогда ему до нашего уважения, подспудно заупрямится душа каждого ученика насилию— натерпелись, набоялись, уплыло то время, когда в угол ставили за малейшую провинность, из класса за ухо выводили, линейкойпотягивали— не удержатьучебу настрахе. Иучительбросил писанину, стал просто говорить слова, которые следовало выучить. Пришлось взяться за ручки. На перемене заговорили: — Я его, фашиста, все равно допеку и выживу! — брызгал слюной Петька Агутченко. — Ишь гладкий какой! Небось не одного нашего положил. — Откуда тывзял, что он фашист?— зашлепал полными губамиМаксимов. — Немец, не видишь! — Ну и что?— не выдержал перепалки и я. — Он, может, ине воевал. — В войну все воевали... Вечером я был у тренера и не выдержал, рассказал ему про немца-учителя. — Да знаюяего, — Виктор глядел улыбчиво. — Он на скрипке воркестре дома культурыиграет. Иникакой он не фашист, из наших, поволжских ссыльных немцев. Да еще где-то на лесоповале в трудармии лет семь отгорбатился. Он на соседней улице живет. Тоже, какты, на квартире один, частенько вечерами на скрипке упраж няется. Как-нибудь послушай—щекочет. Ну, давай начнем удар ставить... Замесяц тренировок яощутил, какплотнее икрепче стал мой кулак, потвердели мышцырук, резче взлетали боксерские выпады, точнее. Теперь «лапу», что надевал Виктор налевуюруку, сдерживая мой горячий напор правой, втяжелой перчатке, я заметно отбрасывал ударом, попадая прямо всередину. Виктор подставлял ее то на уровне лица, то сбоку, то к животу, быстро меняя ее положение, и одобрительно кивал, если я ловил снаряд на хук или на прямой удар. За неимением второй пары боксерскихперчаток, мыодну руку обматывалитряпкамии прыгалипетухами вспар ринге. Нередко яполучал увесистые оплеухи от Виктора, но чем больше мы«пету шились», тем реже и реже доставал меня Виктор своей правой в перчатке. А янет- нетда иподцеливал его кулакомвполотенце, защищаясьперчаткой налевой руке. — Эх, тебе бы сейчас в настоящую секцию, — одобрял он мои успехи, — под качаться, подкормиться и вперед, на разряды, до мастера, а может и выше... Да, не на чем было поддерживать силенку: не то что о каком-то усиленном питании, о сытой еде не мечталось. Имы это знали оба, и увлекаясь, выматывались внагрузкахдо изнеможения. Но уже втянулисьвтот тихий восторг, что накатывается начеловека, удачливого в своем стремлении, целикоми полностью, какговорится, с потрохами. И преодолеть эту тягу, эту привычку, бросить тренировки вряд ли бы хватило сил, хотя нет-нетда икружилась голова идо хилости слабело тело. Но когдая глядел, какВиктор ходил наруках, держал ногами прямой угол, резво подтягиваясь на примитивном турнике, перекладиной в котором был обычный лом, как подолгу зависал втом же положении на одной сжатой влокте руке, перекидывался в сальто, светлая зависть потряхивала меня всего, тонко, как барабанную перепонку. Как я хотел во всем походить на него! 3 Измотанный боксерской гимнастикой, с налитой тяжестью спиной и легкой бо лью вмышцах уклонился яот своего привычного пути, заложив переулком загогули- стый крюкксоседней улице. После слов Виктора, рассказавшеюмного интересного ЛЕВ ТРУТНЕВ МОЛОДО-ЗЕЛЕНО
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2