Сибирские огни, 2005, № 10

ЛЕВ ТРУТНЕВ МОЛОДО-ЗЕЛЕНО Промозглый ветер нагонял холодные сумерки из-за озерных далей, имыбыстро проскочили в уютный домик Виктора. Тетя Римма — мать Виктора налила нам по тарелке супа, который показался мне удивительно вкусным, и в обычной обстановке я проглотил бы его за пару минут, но в гостях приходилось сдерживать голод, тянуться ложкой умеренно, врас­ качку. Нет-нет да и улавливал я на себе добрый, сочувствующий взглядтети Риммы. Она уже знала обо мне многое. Что-то рассказал Виктор, что-то я при первом зна­ комстве. Почти также светились живо и глаза моей матери, когда она наблюдала, как я ем. И это участие, и понимание грели душу. 2 — Накурились,— завуч, ЕленаФедоровна, войдя внашкласс, сморщиланос,— даже здесь табачищем несет. — Онапростучала каблуками кучительскому столу. За ней, чуть склонив большую седеющую голову, без особой уверенности, прошагал высокий, слетка сутуловатый мужчина с журналом под мышкой. Мы ждали Анну Егоровну, немку, а тут — на тебе, комиссия не комиссия, но что-то небывалое. — Анна Егоровна заболела и видимо надолго, — завуч остановилась у стола, оглядывая класс, — ее положили в больницу. Немецкому языку, пока она болеет, будет учить вас Генрих Иванович... Вот те и комиссия!К старенькой, многое позволяющей, мягкой характеромАнне Егоровне мы привыкли. Тянули задания кое-как, лишь бы на терпимую оценку. А язык, ну зачем он, коль война с немцами закончилась? Большеголовый, с мясистым носом и вислым подбородком Генрих Иванович ничуть не располагал к себе, а тут еще немецкое имя. Да и отчество вряд ли у него было такое, если оно вообще принято у немцев, скорее— Иванович, что-нибудь от Иоганна вызвучивалось. В школьной библиотеке, в которой я просто увяз за после­ дние полтора месяца, как-то попалась мне тоненькая книжка, еще довоенного изда­ ния со стихами немецких поэтов, и пару ночей не давал мне покоя «лесной царь» из баллады Иоганна Гете, потрясший воображение зримой глубиной образов, силой поднимаемых чувств, почти ощутимостью происходившего. Были в той книжице и короткие биографические сведения об этих поэтах, и я, вначале отложивший книжку, как немецкую, а значит фашистскую, все же заглянул в нее из любопытства краем глаза, и уже не мог оторваться. Такя и узнал кое-что о немецких фамилиях и именах, и крепкое мое мнение о том, что все немцы враги, подтаяло, поплыло на волнах сомнения, хотя держал я эти сомнения в глубине души, боясь поделиться ими с кем- либо. Еще тлели влюдях боль потерь, горести ушедших страданий, жуткая ненависть ктем, кто принес это нанашу землю, и грести противтого потокаилидаже поперек его врядли было благоразумным. Он, этотпоток мог захлестнутьлюбого, даже взрослого, крепко сидящего в своей «лодке» человека, опрокинуть вбездну, туда, откудане быва­ ло возврата, а уж меня— школяра, сельского лапотника, сломать вдва счета: раз и на всю жизнь. Потому и грел я свои сомнения тайно, и читал запоем, без передыха, до мельтешения вглазах, до одури жаждая новизныдушевного трепета, таинства позна­ ний, открытия того мира, что был недосягаем ни взору, ни воображению, и лишь книги высвечивали его глубины, неся ту духовность, какую вте времена нельзя было почерпнуть из любого другого источника, поскольку источники эти или были слиш­ комслабы всравнении с литературой, или недосягаемы. И может быть, даже вущерб учебе, зачастил яв библиотеку. Те книги, что чудом уцелели вдеревне, были читаны- перечитаны, а тут и в старых запасах кое-что имелось, иновые книжки поступали— успевай, лови момент, держи очередь, ибо не мало было и других таких же, как я... Пока новый учитель знакомился с нами по журналу, внимательно высматривая каждого, в классе не трепыхался даже обычный для этих минут шумок. Слишком неожиданным оказалось появление этого крупного большелицего человека. Здоро­ вый мужик среднего возраста был вто время хотя и не редкостью, но и не слишком обычным— почикала их война, как моль старую шубу, и привычнее было видеть инвалида, нежели здоровяка. 26