Сибирские огни, 2005, № 10

Шалая догадка потянула озорные мысли: уж я-то знал ккакому Прокопке наче­ сывался дед. Да и матушка, скорее всего, догадывалась. — Меня одну оставляете?— В голосе ее, однако, не было печали или жалости. Скорее, скрытая гордость за нас угадывалась в нем. — Я тогда тоже пойду к бабам ворожить... * * * В избе было жарковато. Пришлось ипиджак сбросить, определить на вешалку средидевчоночьих платков. Один ябылтакойсчастливчик: остальныеребятаверхнюю одежку, кто какую имел, прямо на рубаху надевали. Чуть наряднее были девчата— почтивсе вцветастыхплатьях, хотяипростеньких, но не изношенных до блеклости. Затевалась игра в гулючки. Заводилой всегда назывался шустрый Мишаня Ко­ собокое. Он завязал глаза Шуре Клочковой, вертанул ее пару раз у печки и пустил вдольлавки, накотороймызатаились втесноте, угнувшись, придерживаядыхание. И надо же, мягкая Шурина рука проплыла мимо Паши и цоп — легла мне на голову. Угадывать ощупывая, запрещалось, и Шура медлила. Даже через волосы я чув­ ствовал горячую ее ладонь, тепло, идущее от ядреного тела, тонкий приятный за­ пах, натекающий то ли от руки, то ли от одежды, то ли от волос, то ли от всего вместе. Горячая волна плеснулась у меня к шее, ушам, лицу, дыхание замерло в перехвате. — Леня Венцов! — рука Шуры скользнула по затылку, на шею, завернулась в жаркой загогулине вокруг нее. Мишаня сдернул с глазШуры повязку. — Голи, голи! — торжествовала она, как бы ненароком прижимая меня к своей упругой груди и обнимая. Полыхаля не горючим пламенем, не чувствуя вживом трепете угара ни своего тела, нидыхания... — Вот это приголубила! — дошел до меня чей-то голос. — Стрелец аж зар­ делся... Спас Мишаня, ловко накинув мне на глаза непробивную для света повязку и как-то оттиснувШуру. Игра пошла дальше, перекинувшись за полночь и в другие забавы. Но не раз еще после этого я силой воображения ощущал тот внутренний жар, что ожег меня в объятияхдевчонки. * * * Проснулся я от стука в раму. — Даниловна! — кричал кто-то за окном. — Седни снова на солому! Еще несколько щелчков и удаляющийся топот лошадиных копыт. Я понял, что это председатель распределяет людей на работу, гарцуя вдоль деревни на жеребце и постукивая кнутовищем вокна. Тут же вспомнилось, как годатри-четыре назад, этот самый председатель положил глаз на мою красивую мать и, получив отказ, стал посылать ее на самые тяжелые работы. За месяц-два мать похудела и почернела лицом. В глазах у нее появилась не проходящая тоска. Идед, каким-то образом узнав про это, ходил кРазуваеву на беседу. Что он ему говорил в столь жуткое время, когда человека при малейшем недовольстве начальства могли раздавить и морально, и физически— неведомо. Но преследовать матушку Разуваев перестал. Скорее, струх­ нул под угрозой деда сообщить его дебелой, скорой на рукоприкладство, жинке. Ее, рыжеволосую, крупную и языкастую, по слухам, только и побаивался председатель, да еще, может быть, районного начальства, с которым — не утаишь очевидное в деревне— у него все было владу. Баб одиноких было не сосчитать, зачем нарывать­ ся на скандал. Отмахнула одна— лови другую. Да ихитростью его природа не обде­ лила, не гляди что малограмотный. Войну прокантовался в председателях, матом на мате погоняя изработанных, иссохших в горестях баб... Мысли эти отбили сон, и хотя рано еще было, чуть брезжило, лежать не хоте­ лось. Из кухни тянуло теплом— топилась печь, и тихо шебуршала чем-то матушка, исладко засосало вдруг грудь от этих давным-давно, с горшошечного детства лови­ 23 ЛЕВ ТРУТНЕВ МОЛОДО-ЗЕЛЕНО