Сибирские огни, 2005, № 10

стал знаменитый афоризм: «Гений и злодей­ ство — две вещи несовместные» («Моцарт и Сальери»). Формула эта, на первый взгляд, кажется отнюдь не бесспорной, поскольку человечество знает и немало «злых гениев», принесших людям неисчислимые беды и страдания. Одним из таких гениев-злодеев был, не­ сомненно, Наполеон, которому Пушкин по­ святилнесколько стихотворений. Ивэтих сти­ хах он как бы прокомментировал, разъяснил глубинный смысл афоризма о гении и зло­ действе. Наполеон, бесспорно, был величай­ шим полководцем (недаром Пушкин назы­ вает его «могучий баловень побед»), но, обратив свой военный гений против наро­ дов Европы, в том числе и против русского народа, он в конце концов потерпел жесто­ кое поражение и за все свои злодеяния отве­ тил сполна. Таким образом, гений и злодей­ ство «несовместны» вовсе не потому, что всякий гений — это непременно добрый, гуманный человек, а потому, что всякого гения, ступившего на роковую, преступную стезю, ждет неотвратимое возмездие. Пушкину вообще свойственно было поразительное историческое чутье, умение слышать, по словам Блока, «подземные шо­ рохи истории». Так, изучая историю пуга­ чевского восстания, он решительно осудил всякое кровопролитие, которое способны только породить новые насилия и жестокос­ ти. «Не приведи Бог видеть русский бунт — бессмысленный и беспощадный» — писал он в главе, не вошедшей в основное издание «Капитанской дочки». Но, наверное, хватит комментариев. Давайте просто еще раз вчитаемся в пуш­ кинские афоризмы и попытаемся понять их сокровенный смысл. «Мы ленивы и нелюбопытны...» («Пу­ тешествие в Арзрум») «Тьмы низких истин мне дороже нас возвышающий обман...» («Герой») «В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань» («Полтава») «Привычка свыше нам дана: замена счастию она» («Евгений Онегин») «Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей» (Там же) «Кто жил имыслил, тот не может вдуше не презирать людей...» (Там же) Оказывается, возлюбленная Тургенева, знаменитая певица Полина Виардо, отлича­ лась неимоверной жадностью. А.Я. Панае­ ва в своих воспоминаниях приводит два лю­ бопытных случая. В конце 40-х годов в Пе­ тербурге гастролировала итальянская опер­ ная труппа, куда на правах примы входила Виардо. И случилось так, что в самый разгар гастролей внезапно умерла девушка-хорис- тка. Сердобольные итальянские артисты, зная, что бедная труженица содержала ста- рушку-мать и двух маленьких сестер, как го­ ворится, «сбросились» — каждый вырешил из своего скромного жалованья сколько мог в пользу несчастной семьи. Одна только Ви­ ардо не дала ни гроша. Но вскоре была за это жестоко наказана. Известный русский меценат князь Во- ронцов-Дашков попросил итальянскуютруп­ пу дать в его доме концерт. Итальянцы, зная щедрость и хлебосольство князя, с удоволь­ ствием согласились, и при этом никто даже не заикнулся о каком-либо вознаграждении. Одна только Виардо потребовала гонорар в сумме 500 рублей. Князь на это требование согласился, но к приме даже не подошел, а после концерта велел лакею поднести ей на подносе конверт с деньгами. Получив гоно­ рар, Виардо тотчас уехала. А князь пригла­ сил всех артистов остаться на ужин и после щедрого угощенья преподнес каждому по две тысячи рублей. Любопытный разговор произошел од­ нажды между Добролюбовым и А.Я. Пана­ евой. Добролюбов, узнав, что Александр Дюма, во время пребывания в Петербурге, несколько раз был вгостях у Панаевых, спро­ сил Авдотью Яковлевну: — Мне интересно знать, что заличность Дюма? Он ведь у вас часто бывал. — Интересного ничего не могу сооб­ щить о нем. — Однако какое он сделал на вас впе­ чатление? — Он произвел на меня одно впечатле­ ние, что у него большой аппетит и что он очень храбрый человек. — В чем проявил он свою храбрость? — Ел по две тарелки ботвиньи, жаре­ ные грибы, пироги, поросенка с кашей, — и все зараз! На это надо иметь большую храб­ рость, особенно иностранцу, отроду не про­ бовавшему таких блюд... Разговор с есенинским фанатом. — Сережку я люблю за то, что он все­ гда, не стесняясь, режет правду матку. Давно замечено, что наиболее рьяные поклонники Есенина считают себя вправе называть его не иначе, как «Сережка», будто они с давних пор его закадычные друзья. — Но ведь Пушкин тоже всегда писал правду. — Не, Пушкин это не то. Вот Сережа уж 208