Сибирские огни, 2005, № 10
му удалось перевоплотиться в своего героя, влезть, что называется, в его шкуру и благо даря этому передать каждое его душевное движение, каждый его порыв и помысел. На мой взгляд, «Повесть о настоящем челове ке» исполнена в лучших традициях русской психологической и военной прозы и впол не достойна стоять в одном ряду с «Севас топольскими рассказами» J1. Толстого, «Сожженной Москвой» Г. Данилевского, рассказами о русско-турецкой войне В. Гар шина. О гулаговских ужасах понаписано мно жество книг и даже книжищ (вроде знаме нитого трехтомного сочинения Александра Солженицына). А между тем в Гулаге, как и вообще в жизни, бывало всякое и разное, в том числе и трагикомическое. Вот что рассказывал мне много лет тому назад Иван Михайлович Шапошников, мой родной дядя, которого, как и многих тружеников-интеллигентов, косну лась метла репрессий 30-х годов (дядя Ваня работал школьным учителем). — Вызывают меня на первый допрос. И следователь мне с ходу: «Ну, сознавайся, Шапошников, в чем твоя вина перед советс кой властью?» Яглянулнанего повниматель ней: человек вроде интеллигентный, с виду неглупый. Я и говорю ему: «Гражданин сле дователь, давайте, не будем терять зря вре мени. Вы мне что-нибудь там инкримини руйте, я подпишу и пусть мне дают «десят ку» или «двадцатку». Все равно дело-то этим кончится». Следователь аж просиял от радо сти, по имени-отчеству стал меня называть: «Ну хорошо, Иван Михайлович, раз вы та кой понятливый и сознательный, я припишу вам левый эсеро-фашистский уклон, думаю, больше десяти лет вам не дадут». «Так не сходится», — возражаюя. «Какне сходится? Что не сходится?» — «Так, понимаете, когда были эсеры, фашистов еще и в помине не было. А когда объявились фашисты, эсеров всех уже ликвидировали». — «Мда...»— сле дователь мой на минуту призадумался, по том махнул рукой и пододвинул к себе лист протокола. «Ничего, сойдутся. Кто там бу дет разбирать да уточнять, когда на место эсеровской сволочи пришла фашистская мразь». В общем, оформили мы все честь по чести. Мне дали действительно десять лет и отправили в лагерь под Челябинском. И вот представь себе такую картину. Огромная территория, забор с колючей проволокой и две колонны зэков, идущих навстречу друг дружке. Вдруг слышу: из колонны, что нам навстречу, кто-то мою фамилию выкликает. Я поднял голову и вижу: один из заключен ных приветливо машет мне рукой, улыбает ся во весь рот и кричит: «Иван Михайлович! Так ведь сошлись эти проклятые эсеры с фашистами, сошлись!» Ба, да это же мой недавний следователь! Я тоже приветливо помахал ему рукой. «Сошлись, — кричу, да еще в таком месте». А спустя несколько месяцев меня отпу стили на волю, —закончил свой рассказ дядя Ваня. — Потому что начался новый учеб ный год, и во многих школах обнаружилась нехватка учителей. И, по-видимому, из Крем ля последовала директива: учителей немед ленно освободить. «Что такое реформа? Реформа есть та кое действие, которое сообщает человечес ким страстям новый полет». М.Е. Салтыков-Щедрин. «Дневник про винциала в Петербурге». Россия ныне буквально охвачена эпи демией реформаторства, так что все мы на ходимся в этом самом «новом полете». Толь ко вот летим неведомо куда: то ли впропасть, то ли кчерту на рога, то ли к едрене Фене. Но Салтыков-Щедрин не только язвил и злословил. Он давал порой весьма дельные советы. Вот один из его мудрых советов, ко торый не мешало бы взять на вооружение нашим ретивым демократам-реформато- рам. Во всяком цивилизованном государстве, полагал великий сатирик, надлежит «засло нять одну громадную мерзость посредством другой, еще более громадной». («Помпаду ры и помпадурши»). До чего все-таки уникальное явление— наш Александр Сергеевич Пушкин! В дан ном случае я имею в виду не только широ чайший диапазон его творчества (ведь Пуш кин писал и поэзию, и прозу, и драматур гию), но и его щедрый вклад в область так называемых «крылатых слов». Пушкинские выражения давно вошли в нашразговорный илитературный язык. При чем многие из них воспринимаются как дав но знакомые, привычные нашему слуху по словицы и поговорки. Например, такие: «ос тался у разбитого корыта», «царствуй, лежа на боку», «любви все возрасты покорны», «мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь», «не мудрствуя лукаво», «как зюзя пьяный». Однако Пушкин — это не только вели кий поэт, но и великий мыслитель. Он много размышлял, вчастности, над вечной пробле мой добра и зла. И итогом этих раздумий 207
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2