Сибирские огни, 2005, № 10

ствованный им без всяких смысловых из­ менений у городского фольклора 80-х го­ дов и надлежащим образом поэтически оформленный анекдот о вожде): Вдали от северных развалин Синь тегеранская горит. — Какая встреча, маршал Сталин! — Лукавый Черчилль говорит. — Я верю в добры е приметы, Сегодня сон приснился мне: Руководителем планеты Меня назначили во сне. Конечно, это возвышенье Прошу не принимать всерьез. — К акое, право, совпаденье! — С улыбкой Рузвельт произнес. — В знак нашей встречи незабвенной Сегодня сон приснился мне: Руководителем вселенной Меня назначили во сне. Раздумьем Сталин не смутился, Н еспешно трубку раскурил: — Мне тоже сон сегодня снился — Я никого не утвердил. Казалось бы, автор работает здесь един­ ственно на возвеличение славы своего ку­ мира, однако же, на деле происходит почти абсолютно обратный эффект, ибо в первую очередь перед читателем возникает титано­ подобная фигура самого поэта, и только за­ тем уже — рассматриваемые им с ирони­ ческой усмешкой на собственной ладони игрушечные фигурки Черчилля, Рузвельта иСталина, разыгрывающих по заданному им сценарию необходимую автору сценку. (Не случайно же у него как-то вырвалось в дру­ гом стихотворении признание: «Вожди — подо мною...»). По сути дела, мы видим здесь в действии ту самую формулу, кото­ рую озвучил на страницах романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» созданный им Иешуа, объяснивший Пилату, что отны­ не им уже никогда не отделить свои имена одно от другого, и стоит только кому-нибудь в будущем вспомнить имя одного из них, как следом неизбежно выплывет из памяти иимя другого. «Мы теперь будем всегда вместе, — говорил ему во сне оборванный философ- бродяга, неизвестно каким образом став­ ший на дороге всадника с золотым копьём. — Раз один — то, значит, тут же и другой! Помянутменя, — сейчасже помянут и тебя. Меня — подкидыша, сына неизвестных ро­ дителей, и тебя — сына короля-звездочёта и дочери мельника, красавицы Пилы...» (В качестве одного из весьма показатель­ ных для постмодернизма примеров «прима- зывания к чужой славе» можно назвать так­ же прошедший не так давно по российским телеэкранам мультсериал про черепашек- ниндзя, наделенных их создателями имена­ ми Микеланджело, Рафаэль, Леонардо и Донателло. Мало того, что мы видим тут от­ кровенную попытку «въехать на чужом гор­ бу в рай», прицепив своих персонажей, точ­ но вагонетки к паровозикам, к именам вели­ ких итальянских художников, — но одновре­ менно с этим происходит еще и процесс об­ ратной направленности, а именно: легко вхо­ дя за счет ореола взятых на себя знаменитых имен в сознание юных зрителей, персонажи этого мультика довольно активно вытесня­ ют собой из культурного багажа молодого поколения действительных обладателей этих исторических имен, так что при словах «Ра­ фаэль» или «Микеланджело» вырастающие возле телевизоров подростки вспомнят вов­ се не знаменитых создателей «Сикстинской Мадонны» и «Страшного Суда», а в первую очередь — зелёные рожицы размахивающих мечами и палками мультфильмовских мон­ стриков.) Спору нет, в литературе давно суще­ ствуют некие подспудно действующие зако­ ны, в силу которых сходные поэтические темы чуть ли не автоматически, независимо от воли разрабатывающего их автора, вызы­ вают к жизни и «приписанные к ним» этими законами стихотворные размеры и некие об­ разные схемы. Так, например, если мы по­ смотрим на начало поэмы Александра Блока «Соловьиный сад» и на начало стихотворе­ ния Юрия Кузнецова «Муравей», то увидим, что они развиваются фактически по одному и тому же образному сценарию, уложенно­ му в одни и те же поэтические ритмы: Вот — таскающий камни осёл Алексан­ дра Блока: Я ломаю слоистые скалы В час отлива на илистом дне, И таскает осёл мой усталый Их куски на мохнатой сп и н е... А вот — таскающий брёвна муравей Юрия Кузнецова: Я не знаю ни бога, ни счастья, Только брёвна таскаю , прости. На земле муравей повстречался И бревно мне помог дон ести ... 191