Сибирские огни, 2005, № 10
ческих доноров, сколько в качестве акцеп торов, не только не добавляющих им Шуби ны своих собственных прозрений, но еще и отчерпывающих часть присущей первоис точникам духовной энергии на оживление своих мертворожденных литературных го мункулусов. К такому результату приводили даже серьезные попытки делать литературу из литературы — например, дописывать за Пушкина очередную из его «Повестей Бел кина» или утраченные главы «Евгения Оне гина», завершать за Гоголя второй том «Мер твыхдуш», использовать всвоих романах или поэмах образы Медного Всадника, Камен ного Гостя, Василия Ивановича Чапаева, а также сюжеты и действующих лиц ведущих религий мира и, в частности, Корана или Евангелий. Даже созданный Булгаковым в его знаменитом романе про Мастера и Маргариту образ странствующего филосо фа Иешуа Га-Ноцри оказался не соответ ствующим ни единой из ипостасей реаль ного Иисуса Христа, так как вместо опи санного евангелистами в Новом Завете воп лощенного Божьего Слова, вместо явлен ного миру Сына Божьего и Богочеловека на страницах булгаковского сочинения по лучился хотя и очень достоверный с лите ратурной точки зрения и по-человечески симпатичный, но, тем не менее — никакой не Бог, а просто обычный слабый человек, и не более. Практически то же самое можно видеть и во всём творческом наследии Юрия Куз нецова, подавляющая часть которого имеет в своей основе «смешение всего», «отказ от философии в пользу поэтики», «подме ну реально достоверной картины жизни произвольно конструируемыми виртуаль ными реальностями» да и почти все отме ченные нами выше признаки постмодерниз ма, включая «отказ от истины во имя фор мального (словарного) значения каждого конкретного слова». Посмотрим, к приме ру, на небольшой фрагмент из последнего произведения Юрия Кузнецова, который ил люстрирует собой именно такое вот — чис то формальное — отношение к употребляе мому им в тексте слову (это диалог из не большой драматической поэмы «Поэт и монах», опубликованной уже после смерти автора в одном из ноябрьских номеров газе ты «Завтра» за 2003 год, а также в первом номере журнала «Наш современник» за 2004 год, в которой лирический герой ведёт бесе ду со встреченной им на своём пути душой скончавшегося инока): ...Е го приветствовал поэт: — Как свят, монах? Как живы черти? На что тот отвечает: — Не очень свят. А живы нет. Вся жива — сон. Готовься к см ерти... Трудно сказать, осознавая всё это лич но или, может быть, даже и не отдавая себе отчета в том, что он делает, но Юрий Кузне цов действовал в своем творчестве исклю чительно по отвергаемым почвеннической литературой принципам метода постмодер низма, считая, что всё, что имеет литератур ную или мифологическую популярность, обязано принадлежать ЕМУ и работать НА НЕГО. Так (еще до официального вхожде ния в наш обиход этого чисто капиталисти ческого понятия) в поэзии Юрия Кузнецова начала происходить «приватизация» сюже тов, образов, мифов, а также имеющих ши рокое хождение в народе анекдотов про тёщу, Вовочку, не вовремя возвратившегося из командировки мужа, а то даже и про са мого Иосифа Виссарионовича Сталина. Надо сказать, что великие люди истории— это для постмодернизма вообще объект повышен ного внимания: по его законам, они просто не имеют права существовать САМИ ПО СЕБЕ, — их имя и слава должны работать не на самих себя и историю, а по большей части на тех, кто прикасается к их биогра фиям, преподнося читателям свои соб ственные версии их бытия в эволюции (см., к примеру, романы Саши Соколова «Пали- сандрия», Владимира Сорокина «Голубое сало», Виктора Пелевина «Чапаев и Пусто та» и многие другие). Эта же самая тенден ция отчетливо просматривается и в творче стве Юрия Кузнецова, которого явно раз дражает слава генералиссимуса Сталина и ряда других великих личностей, имеющих дерзновение сиять на небосводе истории своим САМОСТОЯТЕЛЬНЫМ СВЕТОМ. Уж если они и задержались в информаци онном поле планеты, то должны, по его мнению, присутствовать в нем не более, как только персонажи и герои ЕГО СОБСТВЕН НЫХ литературных мифов, и даже Сталин имеет право быть ВЕЛИКИМ исключитель но лишь потому, что его образ удостоился быть увековеченным в стихотворении Куз нецова «Тегеранские сны» (хотя, надо ска зать, что и оно представляет собой отнюдь не САМОСТОЯТЕЛЬНОЕ произведение Юрия Поликарповича, а только позаим 190
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2