Сибирские огни, 2005, № 10

ВЛАДИМИР НИКИФОРОВ jgm jj ВОЗВРАЩЕНИЕ Вечером вышел прогуляться по Северной. Луна в прозрачных облаках. На кры­ шах снег метровой толщины. Огромные тополя. Возле угловой усадьбы стоит ино­ марка. В нашем доме темно, а в соседнем, который строил Иван Иванович, ссыль­ ный поволжский немец с широкой русской душой, горит свет, но живут там другие, чужие мне люди. В восемнадцать лет я бросил техникум, приехал домой, устроился на завод уче­ ником слесаря. Родители с малыми ребятишками были в плаванье, две старших сес­ тры еще сдавали сессии. Дом стоял заколоченным. Я открыл его, начал обживать и хозяйничать. Тетя Паша смотрела на неудавшегося специалиста со средним специ­ альным образованием с нескрываемой жалостью, а Иван Иванович отнесся к мое­ му решению по-мужски хладнокровно и даже подсказал написать заявление на аванс и выписал мне его как главный бухгалтер завода. Пришел нашлихтер в затон в конце октября, переехали, устроились, справили обновки, главной из которых был радио­ приемник с проигрывателем. Из Кр-ска приехала сестра Галина, пришли в гости тетя Паша и Иван Иванович, и я не помню лучшего праздника, чем 7 ноября 1961 года... А потом Иван Иванович уехал в другой город, женился на другой женщине, стал учителем немецкого языка — и я понимаю его именно теперь: он выбрал другую жизнь, он пытался вернуться в свою жизнь, в свою культуру, только мне жалко того праздника, того единения, охватившего нас в 44-ю годовщину Великого Октября. И жалко, что мы можем быть вместе только в ссылке, в зоне, в несвободе, а как только открываются хоть какие-нибудь горизонты и появляются варианты, начинается деле­ ние на русских, литовцев, немцев, евреев, украинцев, на демократов и коммунистов, на христиан и мусульман, на хозяев и наемников. То есть появляется «разноцветная сложность» как необходимое условие культуры (по Константину Леонтьеву), но и здесь мы разделились на тех, кто в этих узорах разглядел свою счастливую судьбу, и на тех, кто не умеет еще жить в такой разноцветности, боится ее. «Когда я пришел из армии, меня поразило разнообразие», — написал поэт, вернувшийся с войны. То же самое могут сказать бывший детдомовец и «выпускник» колонии. Справляются с разнообразием теми же средствами, что и с тоской, унижением, болью, муками нерожденного слова. Алкоголь — элемент русской некультурной культуры. Дальше три покосившихся и темных избы. В крайней жили Ветровы, Иван да Ма­ рья; тетя Маша меня любила как родного, только приеду — тут же стук быстрых шагов по доскам настила под окном и певучее причитание: «Володенька приехал?!» В райо­ не дома моего одноклассника Коли Шедогуба ребятишки играют на крышах сараев. У самого выезда из поселка две достопримечательности: первая двухэтажка и дом ссыльного Петрова, кремлевского врача. Вот бы здесь музей открыть, а соседке- кадровичке собрать документы о Петрове и всех тех, кто был сослан сюда в тридца- тых-пятидесятых. Были там летчики, врачи, секретари обкомов, педагоги; нас, ребя­ тишек, лечили, учили, воспитывали самые образованные, самые культурные люди середины XX века. По улице Калинина зимой под ручку гуляла пара: мужчина с бородкой как у Булганина, в шапке пирожком, и женщина в ботиках, в шапочке набекрень, из-под которой выбивалась волнистая прядь волос; мальчишкой я впер­ вые и, пожалуй, единственный раз, увидел, как целуют даме руку по-настоящему. Кругосветка заняла почти час. У входа почитал объявления. В коридоре обще­ жития десяток колясок, с верхних этажей слышится крик малышей. В то же время благоустроенные квартиры не находят спроса. Утром круглая луна перед окном. Иду в лицей после Сашиной песни на слова Евтушенко: «Если будет Россия, значит, буду и я», а луна висит над бором напротив устья затона. Я иду, и луна все ниже и ниже, а на самом деле она-то на месте, но лес «растет». Я подхожу к самому лицею, и луна скрывается за лесом. День — солнеч­ ный. И легкое-легкое марево вдали. В обед прогулялся по центральной улице. Как всегда, поручкались с бывшим замдиректора. Узнал мужик из судовых механиков — встречались в Дудинке. В группе Мудраки, Венатовские, Шадрины, Шедогубы, Войновы... С Войновы- ми и Шедогубами я учился, с Мудраком, Венатовским и Шадриным работал в одном цехе. Студентам почему-то показалось, что после моих воспоминаний, откровений и признаний, хохм под Регину Дубовицкую («Дорогие мои!») и Киселеву («Вы сегод­ ня — самое слабое звено!»), я им должен простить контрольную, а я загрузил их по полной программе. Полгруппы ушли, не попрощавшись, а староста суровым тоном попросила вопросы.